Коммивояжер продолжил свой монолог еще быстрее. Было не слишком удобно спускаться по таким скалам, особенно в тяжелых ботинках. У вершины обрыва камни часто срывались из-под ног. Тем не менее он и не подозревал, что это так опасно; иначе он не отважился бы на такое. Потому что он не знал, что это именно то место… Но никто ничего подобного и не говорил; то, что пальто принадлежало Жаклин, еще не значило, что несчастье произошло именно здесь. Только что, говоря о конфетной обертке, Матиас уже выдал себя, признавшись, что точно знает, где девочка пасла своих овец. Этих слов теперь уж не вернешь… Во всяком случае, учитывая то, где находился жакет, он не мог предполагать, что тот был сорван во время падения… и т. д.
– Это тоже не так, – сказал Жюльен.
Матиаса охватила паника, и он продолжал говорить, не обращая внимания, потому что слишком боялся объяснений. Он говорил в таком темпе, что возразить что-либо – или раскаяться в собственных словах – стало совершенно невозможно. Зачастую, чтобы заполнить пустоты, он повторял одну и ту же фразу по несколько раз. Он даже поймал себя на том, что рассказывал наизусть таблицу умножения. В каком-то воодушевлении он вдруг порылся в кармане и достал оттуда маленькие позолоченные часики:
– Послушай, поскольку у тебя день рождения, я сделаю тебе подарок: посмотри, какие красивые часы!
Но Жюльен, не отрывая от него глаз, все дальше отступал по заросшей ложбине, отходя от края обрыва в глубь лошадиной подковы. Боясь, как бы тот не стал убегать от него еще быстрее, коммивояжер не смел сделать ни малейшего движения в его сторону. Он стоял на месте, держа в протянутой руке браслет из сплетенных звеньев, как будто приманивал птиц.
Дойдя до подножия насыпи, которая отделяла ложбину от центральной части острова, молодой человек застыл на месте, по-прежнему неотрывно глядя на Матиаса, стоявшего так же неподвижно в двадцати метрах от него.
– Бабушка подарит мне часы еще лучше, – сказал он.
Потом он сунул руку в комбинезон и вытащил в пригоршне самые разнообразные предметы, среди которых коммивояжер узнал перепачканную смазкой плотную веревочку, полинявшую, как будто она побывала в морской воде. Остальное было трудно разглядеть издалека. Жюльен достал оттуда сигаретный окурок – уже на три четверти скуренный – и вставил между губ. Веревочка и другие мелочи вернулись в карман. Он снова застегнул ветровку.
Вместе с тем же окурком в правом углу губ – не зажженным, – стеклянными глазами все так же уставившись на коммивояжера, бледное лицо выжидающе смотрело из-под фуражки с козырьком, немного сдвинутым на ухо с левой стороны. В конце концов глаза опустил Матиас.
– Новый велосипед из табачной лавки, который вы взяли напрокат, – послышался голос – Я хорошо его знаю. У него нет сумки под седлом. Инструменты находятся в коробке позади багажника. – Разумеется. Накануне коммивояжер сразу же это заметил: прямоугольная коробка из никелированного металла, которая является частью несъемных деталей велосипеда; на ее задней стенке была красная фара, которая обычно крепится на крыло. Разумеется.
Матиас снова поднял голову. Он был теперь один на холме. Перед собой в траве, в середине небольшого углубления, он увидел короткий окурок сигареты – который Жюльен бросил, наверное, убегая, – а может быть, тот, который он сам с утра искал – а может, и тот, и другой. Он подошел. Это был всего лишь камешек цилиндрической формы, гладкий и белый, который он уже подбирал, когда пришел сюда.
По таможенной тропе, проходящей вдоль по самому краю обрыва, Матиас тихо побрел к большому маяку. Вспоминая, на какое почтительное расстояние пришлось удалиться его собеседнику, чтобы сообщить о своем открытии, он не мог удержаться от смеха: металлическая коробка, установленная позади багажника… Коммивояжер никогда не утверждал обратного! Неужели важность этой детали была столь велика, что когда Жюльен сказал о сумочке, то можно было ожидать, что Матиас станет его поправлять? Если у него не было более серьезных доказательств…