– Лучше сядьте, сэр, – спокойно произнес Эллиот.
– Но…
– Я сказал – сядьте, сэр.
Маделин обратилась к доктору Феллу.
– Что-то вроде этого вы уже сегодня говорили, – напомнила она ему. – Что-то о том, что он «ощущал себя преступником», хотя и не знал, в чем его преступление. Это «ощущение себя преступником» сделало его еще большим пуританином, вернее, захватило его всего; и все-таки я не понимаю, при чем тут это. Что все это значит?
Доктор Фелл засунул в рот пустую трубку и затянулся.
– Помните, – пробубнил он, – о согнутой петле и белой двери, которую эта петля поддерживает? В этом-то и заключается тайна всего дела. В конце концов, мы к этому подойдем. Итак, каждый из них, пряча свою тайну, как кинжал за пазухой, гримасничает и притворяется перед всеми и даже перед собой. Виктория Дейли упала жертвой тайного культа ведьм всего через три месяца после того, как они поженились. Мы можем себе представить, что Фарнли должен был чувствовать в этот момент. «Если бы я был в состоянии это сделать…» Эти слова стали его рефреном. Пока он был не в состоянии ее выдать, она могла чувствовать себя в безопасности. В течение года она была в безопасности. Но затем они узнали сокрушительную новость, что появился претендент на его титул и состояние. Тогда ей представились новые возможности: смелые, рискованные и обнадеживающие. Итак, вот они. Ее муж не был настоящим наследником. Она сразу поверила, что настоящим наследником окажется истец. Если так случится, ее муж лишится наследства. Если он лишится наследства, у него больше не будет причин молчать относительно ее, и он ее выдаст. Поэтому он должен умереть. Все просто и ясно, леди и джентльмены!
Кеннет Марри пошевелился в своем кресле, отняв руку, которой закрывал глаза.
– Один момент, доктор! Так это было тщательно спланированное преступление?
– Нет! – очень серьезно ответил доктор Фелл. – Нет, нет, нет! Это я и хочу подчеркнуть. Преступление не было блестяще спланировано, его совершили в отчаянии, экспромтом, за один вечер. Оно было придумано так же быстро, как кукла была сброшена вниз. Позвольте мне объяснить. Когда леди Фарнли впервые услышала об истце – подозреваю, это случилось гораздо раньше, чем она в этом призналась! – она решила, что пока ей нечего бояться. Ее муж будет бороться за свои права, она должна заставить его бороться и, по иронии судьбы, сама бороться за него. Она вовсе не желала видеть, как прогонят ненавистного ей человека, она вцепилась в него еще крепче, чем раньше. Было вполне возможно, что он выиграет иск при таких законах и при настороженном отношении судов к претендентам на крупные состояния. При любом повороте событий отсрочка, которая требовалась закону, дала бы ей передышку, чтобы подумать. О чем она не знала и что другая сторона тщательно скрывала до недавнего времени, так это существование отпечатков пальцев. Это было веское доказательство. Оно давало истцу шанс. С этими неумолимыми отпечатками пальцев вопрос решился бы за полчаса. Зная характер своего мужа, она предположила, что он достаточно хладнокровен и честен, чтобы признаться в обмане, как только его разоблачат; как только он узнает, что он не Джон Фарнли. Когда эта граната взорвалась, она поняла, что гибель неминуема. Вы припоминаете, в каком настроении пребывал Фарнли в тот вечер? Если вы мне описали правильно, то в каждом его слове и в каждом движении чувствовался один настойчивый и в тот момент непонятный мотив: «Ну, вот оно, испытание. Если я его переживу – хорошо. Если нет, то есть одно обстоятельство, которое почти примирит меня со всем остальным. Я смогу рассказать о женщине, на которой женился». Да, черт возьми! Я правильно истолковал его настроение?
– Пожалуй, – признался Пейдж.
– Итак, она приняла крайние меры. Действовать надо было сразу же, мгновенно, без страха! Действовать до того, как завершится сравнение отпечатков пальцев! Она приняла эти меры так же быстро, как вчера, когда на чердаке нанесла мне ответный удар – прежде, чем я успел открыть рот! Надо признать, действовала она великолепно, да, она убила своего мужа!
Барроуз, бледный и весь в поту, тщетно стучал по столу, чтобы призвать собравшихся к порядку. Наконец у него появилась искра надежды.
– Кажется, вас не остановить, – проворчал Барроуз. – Если полиция этого не сделает, мне ничего не остается, как только подать протест. Нечего сказать, ваша теория очень стройна. Но замечу, у вас нет доказательств. Пока вы не покажете, как был убит сэр Джон, – он был в полном одиночестве, – до тех пор я не стану… – Он задохнулся своими словами, возмущенно надулся и широко развел руками. – А этого-то, доктор, вы показать и не можете!
– Да нет, могу, – возразил доктор Фелл. – Первая путеводная нить у нас появилась вчера на дознании, – задумчиво продолжил он. – Хорошо, что показания записаны. Теперь нам осталось лишь собрать некоторые детали, которые с самого начала лежали у нас под носом. Смотрите, чудо совершилось у нас на глазах. Мы получили устные доказательства. Мы ими воспользуемся. Мы упорядочим улики и предоставим их следственному совету. И… – он сделал неопределенный жест, – выдернем засов из люка виселицы.
– Вы получили доказательства на дознании? – переспросил Марри, уставившись на него. – От кого?
– От Ноулза, – сказал доктор Фелл.
Из уст дворецкого вырвался сдавленный крик. Он сделал шаг вперед и закрыл лицо рукой, но не произнес ни слова.
Доктор Фелл пристально смотрел на него.
– Ах, я знаю, – проворчал доктор. – Дело дрянь. Но такова жизнь. Ирония судьбы. Да, такова жизнь. Ноулз, приятель, вы любите эту женщину? Она ваш любимый ребенок. Но вы, по своей невинности, желая сказать нам правду, своими показаниями на дознании приговорили ее, словно сами повесили. – Он по-прежнему неотрывно смотрел на дворецкого. – Теперь я могу сказать, – спокойно продолжал доктор Фелл, – некоторые думали, что вы лжете. Но я знал, что вы не лжете. Вы утверждали, что сэр Джон Фарнли покончил с собой. Вы завершили вашу историю, сказав, – это застряло в вашем подсознании, – что видели, как он отбросил нож. Вы заявили, что видели в воздухе нож. Я знал, что вы не лжете, потому что у вас в этом месте возникли те же проблемы, как тогда, когда вы за день до этого разговаривали с Эллиотом и со мной. Вы колебались. Вы ощупью искали ответ в вашей несовершенной памяти. Когда Эллиот надавил на вас, вы призадумались и дрогнули. «Это бы зависело от размера ножа, – сказали вы. – Порой я вижу летучих мышей. А иногда, сэр, не видишь и теннисного мяча, пока…» Выбор слов говорит о многом. Думаю, было так: примерно во время преступления вы видели, как что-то пролетело в воздухе. Ваше подсознание зафиксировало, что вы увидели это перед убийством, а не сразу после него!
Он развел руками.
– Замечательная летучая мышь! – с сарказмом произнес Барроуз. – И еще более замечательный теннисный мяч!
– Что-то очень похожее на теннисный мяч, – серьезно согласился доктор Фелл, – хотя, конечно, намного меньше. Гораздо меньше. К этому мы еще вернемся. Пойдем дальше и обсудим природу ран на шее покойного. Мы уже слышали много потрясающего и душещипательного об этих ранах. Мистер Марри утверждал, что они походили на следы клыков или когтей; он считает, что их нельзя было нанести окровавленным складным ножом, найденным в изгороди. Даже Патрик Гор, если вы мне правильно его процитировали, сделал очень похожее замечание. И что же он сказал? «Я никогда не видел ничего подобного до тех пор, пока Барни Пул, лучший дрессировщик запада Миссисипи, не был убит леопардом». Этот мотив о когтях мы слышали не раз. А еще мы находим много любопытного в потрясающих, наводящих на размышления медицинских показаниях доктора Кинга на дознании. У меня есть записи этих показаний. Черт! Ха! Дайте взглянуть. «У него было три неглубокие раны», – сказал доктор. – Тут доктор Фелл очень сурово посмотрел на собравшихся. – «Три неглубокие раны, начинающиеся на левой стороне горла и заканчивающиеся под правой челюстью, направленные чуть вверх». И, наконец, еще более убийственный вывод: «Ткани сильно разорваны». Ткани разорваны, а? Конечно, это странно, господа, если оружием был тот острый (даже с зарубками) нож, который инспектор Эллиот сейчас вам показывает.