Не вся природа мертвеет в сентябре. Далеко по сопкам разносится брачный зов изюбрей. Веселеет тундровый рогатый жаворонок. Все улетают на юг, а он явился на север: кому здесь холодно, кому — жарко. Мудро придумала природа, нигде не должна иссякать жизнь…
В погожие безветренные дни в самом Юмурчене слышны изюбриные песни. До чего ж они волнуют охотничьи сердца!
Медленней ходит трактор Первушина, вздрагивает карандаш в руке Чубарова. Замирает душа у Андрона.
Хоть сейчас готов схватить винтовку, мчаться в горы. Легко сегодня обмануть зверя на дудку. И чаще прежнего тянет махру.
В октябре в селе выпал небывалый снег. Шёл три дня и три ночи, тяжёлый, мохнатый, липкий. Такого снега юмурченцы не видели много лет.
Занесло единственную в селе улицу, дома походили на огромные грибы, придавленные снежными шапками. Люди с трудом выбирались на улицу, разгребали дорожки, откапывали окна и двери.
Кончился снег, подул холодный ветер — с севера, с ледяных гольцов. Много истратил сил, чтобы сдуть белые заносы, чтоб свободней вздохнуло село. Но заносы затвердели, не поддавались ветру. Так и остались лежать на горах, в селе, на берегу Черемной.
По-всякому относятся юмурченцы к снежному изобилию. Охотникам, что собрались в тайгу, он портит настроение. Снег им, само собой, нужен, без него что за охота? Да смотря какой!
Если умеренный — самый подходящий; тот, что выше крыши, — тащи обратно: лошади нелегко, собаке трудно, самому не рай. А ехать надо не далеко, не близко — километров за шестьдесят — семь-десять.
Оттого и хмурится чаще обычного Алексей Чубаров, неласковым словом поминает «небесную канцелярию».
Охота — основное занятие колхоза, ею живут и кормятся жители таёжных сёл.
Бабке Фене, например, от снега ни жарко ни холодно. Изба у неё новая, печка русская, широкая — сделали, как просила. Протопит печку, ляжет на её спину — блаженствует, как в парной.
У Первушина забот не меньше, чем у Алексея. С утра до вечера гремит «дэтэшкой», протаптывает дороги на скотный двор, на лисоферму, на городской тракт. Раздвигает юмурченскую улицу.
У старика Лукьяна своя радость — пошла нога на поправку. Оттого повеселел, подобрел. Скоро, наверно, потянут бочку с ленивым Карькой, поутюжат снежную дорожку. Одно огорчает: прячет сосед Трухин камень за пазухой.
Ребятам снег — забава. На переменах играют в снежки, после уроков катаются на лыжах и санках.
На вырученные за ягоды деньги купили школьные пособия: географические карты, большой глобус, приборы для занятий по физике. Остались деньги и для поездки на Байкал.
Зима прибавила забот о сохатёнке.
Летом было разгуляй-море, ешь — не хочу. А теперь приходится поджимать живот, класть зубы на полку. Главная беда — сена нет. Проморочились ребята: говорить говорили, а не запасли. Бормаш летом маялся ногой, бабка Феня собирала травы. Да какой из неё сенокосчик! Надо было Чубарову про это сказать иль председателю колхоза. Одним словом, нечем кормить Малыша.
Первым заговорил о лосёнке Славка:
— Что мы за хозяева? Весной кричали: накосим сена! Пришла осень. Где оно? Почему должен голодать сохатёнок?
— За ягодами ходили, — вспоминает Стась.
— Ну и что? Ягоду он есть не будет. Сена попросит. Хлеб любит, разные болтушки.
— Лук, чеснок, сахар, — подсказывает Лавря.
— Суп с лапшой и курицей!
— На третье — сгущёнку!
— Ладно, разговорились! — супится Славка. — Предлагаю: кормить сохатёнка по очереди. Сегодня наш дом, завтра — Чубарёнка, потом — Лаврин.
— Так нельзя, — протестует Максим. — Нужен один хозяин.
— Ты, конечно? — хмыкает Славка: до чего же противный Максим Саранин! Что ни скажи, всё не по его.
— Мог бы и ты. — Максим примирительно толкает друга.
— Я что, я как все, — теряется Славка. — Тогда… тогда пошли к отцу Стася. Попросим у него сена.
— Муки попросим!
— Крупы!
— Сгущёнки!
— Хватит зубоскалить! Дело говорю! Кто со мной? Максим, Петруша, Стась… Ты, Лавря?
— Я, понимаешь…
— Понимаю, подумать надо. Сиди и думай, как курица на яйцах. Пошли, ребята!
Чубаров принимает гостей сдержанно, слушает рассеянно. Задумчиво барабанит пальцами по стеклу, отвечает невпопад. Стась редко видел отца таким — наверно, что-то случилось.
— Молодцы, ребята, понимаю вашу заботу. Но… поговорим об этом в другое время. Идите гуляйте. А ты, Максим, останься.
Ничего хорошего не ждёт Максим от разговора с Чубаровым. По глазам видит, по голосу слышит: плохие новости у председателя.
И сон плохой снился. Тягучий-тягучий, согнём, с выстрелами. Откуда-то пришёл ночью Трухин. И всё растёт, растёт… Во всю комнату, под самый потолок…
— На вот. — Чубаров протягивает бумажку. — С подписью, с печатью, как положено. Пришла на моё имя. Как председатель сельсовета должен вручить… И обязан следить за выполнением. Ты сейчас за старшего в семье, с тебя спрос.
Максим берёт бумажку, быстро пробегает глазами. Что-то холодеет у него внутри. Горячо становится голове, туманятся глаза.
Председателю Юмурченского сельсовета Чубарову А. П. для предъявления Саранину Лукьяну Ефимовичу, жителю села Юмурчен.
Областное управление охотничьего хозяйства напоминает вам, что у гражданина Саранина проживает шестимесячный сохатёнок по кличке Малыш. Согласно существующему Положению жители села могут держать диких животных до пятимесячного возраста. Предлагаю в семидневный срок доставить сохатёнка по кличке Малыш в городское отделение охотничьего хозяйства…
— Куда его отправят? — Максим поднимает голову. — А, дядя Алексей?
— Не знаю, — мрачнеет Чубаров. — Не приходилось заниматься такими делами. В Москву, наверно, повезут, в Зоопарк, а может, в какой заповедник. Бывает, за границу отправляют, в жаркие страны. Мы у них зебр, страусов покупаем, бегемотов. Они у нас — лосей, соболей. Такие вот дела… Надо подумать, кто повезёт Малыша в город. Я не могу, уезжаю на сессию. Машина, как на грех, сломалась. На тракторе увезти? Кузов делать надо…
Максим не слышит, о чём печалится Чубаров. В мыслях он дома, на дворе, вместе с Малышом. Вспоминает тот весенний вечер, моторку, сохатёнка на берегу. Дед ворчит, не хочет брать лосёнка. Вот Малыш дома, у печки, на траве. Дедушка поит его из самодельной соски. Поход в тайгу… Всё было — хорошее и плохое. Все любят сохатёнка — и дети и взрослые. Через два года был бы большим сохатым, с могучими рогами. Большим Малышом…
— Ты что молчишь? Кого, спрашиваю, в город с Малышом отправить?
— Не знаю.
— И я вот не знаю. Была б моя воля, не делал бы этого. А закон есть закон. Переступишь — отвечать придётся.
— А что, если… дядя Алексей… Нет, нельзя…
— Знаю твою думку, — догадывается Чубаров. — Увезти в тайгу, переждать время. Так, что ль?
— Так.
— А потом? Всё равно в деревню пригонять надо. Тот же Андрон доложит: «Прячут, не отдают». Приедут, оштрафуют. Потом всё равно отвозить придётся.
Все правильно, ничего не скажешь.
Ребята ждут Максима. Стась узнал о беде вперёд всех. Мать сказала по секрету. Да разве такой секрет удержишь! Вот и сидят, ломают голову: что делать, как быть?
— Я б его ни за что не отпустил! — толкует Славка. — Что ему в жарких странах делать? С крокодилами жить? Со львами да с тиграми? Пусть африканцы сами разводят, если надо.
— Почему африканцы? — протестует Лавря. — А если индейцы?
— Какая разница? Везде там жара. А Малыш жары не переносит. Мы же знаем.
— Отец говорит, нельзя больше держать, — объясняет Стась. — Есть закон: за нарушение — штраф.
— А ты испугался?
— Мне что? Не мне попадёт.
— Кому же? Максиму?
— И не Максиму. Дедушке Лукьяну, вот кому.