Кэтти подвинулась и посмотрела на меня, практически прося прощения.
— Нет, она не знает, что ты едешь со мной. Я сказала об этом своему папе, понятное дело. Мне надо было рассказать ему о том, кто везёт меня домой. Он же просто так не мог позволить мне ехать с незнакомцем, ну, ты понимаешь, — она игриво подняла бровь.
— И что же он сказал? Ну, на счёт того, что я еду вместе с тобой домой, — я даже не знал этого человека, но мне не хотелось проходить круги ада, если в этом не было никакого смысла.
Кэтти думала, что сказать, аккуратно подбирая слова.
— Он был… ну, действительно удивлён, и это мягко сказано, но и очень рад, — она посмотрела мне в глаза, прежде чем продолжила: — Рид, твоей маме нехорошо, поэтому, честно говоря, я думаю, что мой папа даже хочет, чтобы ты увиделся с ней, — голос Кэтти был тихим, — он сказал, что постарается с ней поговорить до того как мы приедем, но не может точно пообещать. Это будет зависеть от того как она себя чувствует. Бывают дни, когда ей плохо и когда хорошо, понимаешь? — Кэтти легко улыбнулась мне.
А я не понимал, на самом деле. Меня внутри крутило от этого. Моя мама умирала, а я не делал ровным счетом ничего, чтобы облегчить ей это.
— Расскажи мне об этом, о тех днях, когда ей плохо, — я пытался подготовить себя, мне казалось, что меня сейчас ожидала пытка.
Кэтти тяжело сглотнула, борясь с тем, что я только мог представлять — картинками, когда маме плохо.
— Болезнь медленно прогрессировала. А мама становилась всё слабее и слабее, а потом врачи поставили диагноз — рак, а ей становилось всё хуже. Казалось, что она поселилась в кабинетах врачей. День за днём папа и мама садились в машину и колесили часами ради приёма у высококвалифицированного специалиста. Спустя какое-то время они начали терять надежду и даже отказались от химиотерапии, — Кэтти опять подвинулась, но в этот раз посмотрела не на меня, а в окно со своей стороны. Я видел, как она вытирала слёзы с щёк, прежде, чем продолжила рассказывать про мою маму.
— К тому времени, когда они, наконец-то, выбрали методику лечения, рак уже был достаточно сильным, поэтому методика должна была быть невероятно прогрессивной. Когда она уходила на химию, то выглядела полной надежды и желания жить, но когда выходила из кабинета, то была усталой и побеждённой. Спустя время, мама стала тенью той женщины, которую я когда-то знала. Мне действительно больно даже вспоминать о том, через что она прошла, когда сидела на стуле в кабинете врача, наблюдая за тем, как лекарство проникает в её организм. Были ночи… ночи, — я слышал, как Кэтти глубоко вздохнула. Пытаясь справиться с болью, она продолжила: — Когда твоя мама засыпала, изнеможённая от лечения, я слышала через тонкую стену, как мой папа плакал. Большинство ночей мы просто сидели вместе, давая друг другу надежду. Но в мире даже не существует слов, которые могли бы успокоить моего отца. Он теряет женщину, которую любит. Ничего в мире не может стереть эту боль.
Я протянул руку через сидение и сжал её маленькую, хрупкую ручку. Хотя я до сих пор скучал по Шейну, и не мог простить мать за то, что она сделала со мной и с ним, мне всё равно было тяжело слышать, как она мучается.
Спустя некоторое время молчания, я решил начать более весёлую тему для общения.
— Расскажи мне о чём-то хорошем. Как они встретились?
Кэтти пренебрежительно и с сарказмом рассмеялась. Порывшись в бардачке машины Джека в поисках салфеток, она вытерла слёзы и опять посмотрела на меня.
— Это тоже не очень весёлая тема, Рид.
Неужели я везде буду натыкаться на мины.
— Ну, даже если эта история несчастливая, мне же надо её знать, правильно? — я кивнул Кэтти, подталкивая к ответу. Если она захочет рассказать, тогда я буду слушать.
— Хорошо, но только потому, что ты меня попросил, — Кэтти глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, а я уже практически был готов остановить её. Слишком много грусти для меня, но вопреки своему порыву, я дал ей продолжить рассказ.
— Моя мама оставила нас, когда мне было только двенадцать лет. Мои родители ругались годами, и большинство ссор, к сожалению, я помню слишком ярко. Я думала, что все родители ругаются, поэтому и не слишком придавала этому значения. Однажды вечером папа был на работе; он брал дополнительные часы с тех пор, как мама не работала. Я должна была ночевать у подружки, но почему-то передумала, — Кэтти сделала глубокий вдох, чтобы протолкнуть следующие слова, — так, ладно, той ночью мама пришла домой с каким-то мужчиной, которого встретила в баре. Я слышала как они смеялись и веселились. Мне было очень противно, что она делала такое за спиной у папы, поэтому позвонила ему. Он был вне себя, понятное дело. Его голос буквально разрывал динамик телефона от злости, но он смог совладать собой, чтобы поговорить со мной. Папа сказал мне оставаться в своей комнате, пока он не приедет, запереть на замок свою дверь и сидеть тихо, чтобы они не поняли, что я дома. Когда я вставала с кровати, чтобы закрыть замок, то споткнулась об рюкзак, упала, и ударилась головой о дверь. Я разбила свой нос об косяк, поэтому не смогла сдержать крика боли. Моя мама и её друг, должно быть, услышали меня, поэтому их смех тут же прекратился. Я слышала их шаги громче по мере того, как они приближались к моей комнате, и так старалась подняться и запереться от них, но просто не могла. Было слишком больно, — я внимательно посмотрел на Кэтти и только сейчас заметил шрам, который шёл по всей длине её носа. В каком-то непонятном мне рефлексе, я пробежался пальцами по своему шраму на подбородке, который появился там, когда я пытался спасти Шейна.