— Доверять?! — Алистер засмеялся. — Дани, твои уроки не пропали даром, не беспокойся. Я не собираюсь больше доверять. Особенно дядюшкам. Но кто нам мешает сделать наивные морды, попросить помощи и внимать мудрости, открыв рот?
Он подмигнул расхаживающей взад-вперед по маленькой комнатушке Дани.
— Альс?! — она замерла и уставилась на незнакомца, целый год притворявшегося мягким, недалеким и доверчивым щенком.
— Чш-ш, не делай такие глаза. Да, я терпеть не могу принимать решения, отвечать за что-то и вообще предпочитаю жить спокойно. Просто жить. Дядюшка, между прочим, был очень убедителен, когда объяснял мне: непослушные ублюдки живут плохо, зато мало. — Алистер скривился, потер щетинистый подбородок. — Политика — нажье дерьмо. Ненавижу эту вонь.
Дани сглотнула. Ущипнула себя за руку. И низко поклонилась.
— Я подчиняюсь, ваше высочество. Мы отправимся в Редклиф и попросим помощи. Но… — она тряхнула головой. Посмотрела прямо. — Что насчет королевы, Альс?
— А что не так с королевой? Она хороший политик и красивая женщина. Надеюсь, год семейной жизни не привил ей отвращения к Тейринам, и мы все же сделаем наследника. Мой дорогой брат был, без сомнения, очаровательной сволочью. Знаешь, я думаю, ты права. Армию нужно было отвести, даже если Его Героическое Величество желало биться насмерть. И еще я думаю, Дани, что был полным придурком. Любовь не всегда взаимна, как бы этого ни хотелось. И надеяться, что Создатель снизойдет с небес и оделит тебя счастьем, не стоит. — Алистер снова подмигнул ей, правда, совсем не весело. — Либо ты добиваешься всего сам, либо идешь на корм гарлокам. А на корм гарлокам я не хочу, — закончил он и упал обратно на кровать. — Хочу я, Дани, просто спать.
— Отоспимся на привале, — усмехнулась она. — А сейчас быстро уходим, а то нас сцапает Коутрен, и это будет совсем не весело.
— Ненавижу политику. Спать мешает, — буркнул Алистер, зевнул и соскочил с кровати. — Что сидим, кого ждем?
Через пять минут Дани вручила Ворону записку из одной строчки:
«Едем в гости к дядюшке, жди подарка для дочки. Люблю».
А еще час невыспавшаяся и помятая банда, рассредоточившись, пробиралась между застрявших в воротах подвод: за руганью с селянами и требованием медяка с каждого куля репы городская стража вовсе не замечала отдельных неприметных личностей, покидающих город. Уходят — и скатертью дорожка, без них воздух чище. Стражу куда больше волновала толпа беженцев, не имеющих и медяка, чтобы заплатить за проход через ворота, но настырно рвущихся в столицу — ив порт, к отплывающим в Вольную Марку и Антиву кораблям.
17
Осязание и слух вернулись на несколько мгновений раньше, чем способность открыть глаза.
Этих мгновений Логейну хватило, чтобы услышать кусочек спора преподобной матери с Кэт, ощутить все двести семьдесят собственных костей и до демона мышц, — каждая болела и дергалась по-своему, — и понять, что он суть старый дурак и место ему — на свалке. Потому что Дани пропала. Он почувствовал это сразу, еще до того как вспомнил, кто он и как его зовут. Просто — вновь стало пусто, как в Остагаре.
— …немедленно Ее Величеству! Но сначала — лекаря! — требовала преподобная мать.
— …стоять! Пока не очнется, никто отсюда не выйдет! — раздавала команды Кэт. — Останови ее!
Фоном слышался топот, звон, придушенный женский писк, чей-то стон. По запаху и звукам было ясно, что лежит он в покоях преподобной, а рядом — стража и несколько послушниц.
— Тихо, — выдавил из себя Логейн. Губы едва слушались, так что получилось невнятное шипение, но обе, преподобная мать и Кэт, услышали и заткнулись. — Где она?
— Милорд… — замялась Кэт.
— Где? — повторил Логейн и, наконец, открыл глаза и уперся взглядом прямо в верную помощницу.
Смущена, растеряна, испугана, зла и перемазана кровью. На миг подумалось — чья это кровь?! Но он тут же отогнал страх. Кэти не могла убить ее. Кэти не могла ослушаться. Или могла? Проклятье!
У Кэт дернулось лицо.
— Сбежала, милорд. Ей помог эльф. Еще там был лучник, его я не видела.
Сбежала. Дерьмо. Но хотя бы живая…
— Ранена?
Замялась.
— Не могу сказать, милорд. Эльф точно да, а она…
Вместо ответа Логейн сжал губы и перевел взгляд на преподобную, не скрывающую страха и любопытства.
— Святая мать, я прошу вас молчать о том, что вы видели и слышали. И надеюсь, что вы способны удержать ваших послушниц от болтовни.
— Да, милорд. Все, кто здесь, — она обвела рукой свою гостиную, просторную, но обставленную крайне скудно, — будут месяц блюсти обет молчания. Но, боюсь, весть о схватке около моих дверей и вашем ранении уже разнеслась по всему Денериму.