Элис лежала на плоту и смотрела на облака. Они были разными и двигались в разных направлениях. Вот эти, синеватые и вытянутые, словно размазанные, тянулись по западному краю, постоянно меняя форму, превращаясь в морских чудовищ, словно желая дотянуться до высокого ещё солнца. К вечеру солнце опустится, и они достанут его, оплетут щупальцами и погасят, окрасившись красным. Но это будет ещё нескоро, и сейчас они беснуются зря. С востока, наползает гряда других облаков. Они медленно приближаются строем, тёмные снизу, ослепительно белые на вершинах, похожие на замки, стоящие на холмах. От таких можно ждать дождя, если их соберётся достаточно много — они сольются в сплошной тёмный фронт и разразятся грозой. Но они не успеют на помощь солнцу, они плывут слишком медленно, и солнце будет схвачено синими чудовищами с огненными щупальцами. А безумно высоко над всем этим летят едва заметной сетью совсем тонкие. Они ребристые, как прибрежный песок, и иногда скатываются в прозрачные жгуты. Они так высоко, что их движения не видно. Но нет, вся эта сеть медленно плывёт поперёк всему: и белым замкам, и чудовищам, с юга на север, если найти ориентир и смотреть очень долго, то можно это заметить.
Белая птица пролетела над замком и скрылась за башней. Элис успела разглядеть её ровные крылья и вертикально поднятый хвост. Что-то насторожило её, даже испугало. Вот она появилась снова, пронзив облако насквозь, и быстро пошла на снижение. Это была не птица.
– Мартин! В небе солы. Рули под берег. – Быстро и тихо сказала она.
Он схватил шест и, оглядываясь, упёрся в дно. Плот скользнул в тень нависающих деревьев. Белая стрелка сделала петлю в небе и, опустившись ниже над скалами, заскользила на север.
– Как думаешь, они нас видели?
– Элис, – он сказал это мягко, как разговаривают с маленькими детьми, – мы просто плывём по реке. Какой-то плот ничего не значит ни для кого. Кто знает, что в мешке у тебя смерть, а твою мать ищут солы? Мы не скажем никому.
Элис побледнела:
– Ты сам только что сказал это!
– Тут никого нет.
– Если солы могут разговаривать на расстоянии, ты думаешь, слышать на расстоянии они не могут?
– Нууу... наверное, да... но для этого у нас должна быть их машина. – Нашёлся Мартин.
– Не обязательно. И, кроме того, вдруг она тут есть?
– Где?
– Да где угодно! Притаилась в траве, приползла жуком, прилетела мухой.
Мартин помолчал, уставившись в воду.
– Хорошо. Уговорила. Больше не скажу. И ты тоже. Особенно в замке. И, тем более, в Метоскуле.
Снаружи послышался шум. Он сливался с журчанием воды о плотину, о старое колесо, но Шейла знала, что это означает. Сюда идут. Их много, наверное, почти все здоровые жители деревни. Она рассчитывала, что так может быть.
Её тянуло сюда. Она не могла прийти сюда со всеми, когда они пришли за мельником. Оскаром. За тем, что от него осталось. Она этого не видела, но хорошо себе представляла. Он лежал вот здесь, около стола, наверное, на том самом месте, где нашли потом малыша Питера. Элис рассказывала, что у мельника были обожжены руки, когда его принесли в деревню. Она боялась прийти на похороны, хотя её вины не было. Нет, была. Это она дала ему источник. Но ведь Оскар — не маленький. Как он, в прошлом серьёзный экспериментатор… Нет, учёным его нельзя было назвать. Теперь и нет такого понятия. Уже давно это слово стало неприменимым, ненужным. Сейчас достаточно сказать "тех", и всё становится на места. Среди солов ещё кого-то можно назвать учёным в старом смысле слова. Среди техов серьёзных исследователей не было никогда. Зато практиками они были почти все. Удачные слова появляются сами. Об этом даже не нужно задумываться, когда произносишь слово "тех" — сразу встаёт образ наивного мастера-механика с гаечным ключом за поясом. Тех по прозвищу Дремастер.
Надо было сразу забрать отсюда источник, но она боялась, откладывала. Прошёл год, и вот, вторая смерть. И теперь в этом уже точно была её вина. Ни один из приборов без помощи источника не мог за год сохранить заряд, способный убить человека. Даже ребёнка. Питера...
Сейчас Шейле больше всего хотелось остаться здесь. Прикоснуться к этим проклятым контактам, взять чёрта за рога и пусть в яркой вспышке исчезнет её сознание, а там уже не важно, что будет. Пусть тело бросят в яму рядом с Оскаром и Питером, пусть бросят её книги в огонь, и ампулу тоже. Пусть они все тоже умрут...
Нельзя. Ампулу нельзя. Теперь нас осталось мало... И Элис, она должна жить.
Звуки приближались. Шаги в траве и голоса.