Ярмарка давно скрылась за поворотом реки. Больше поле с остатками торчащих в небо шестов — всё, что осталось от ярких шатров. И никого. За холмом лежала совсем маленькая деревня. Когда-то давно она даже имела своё название — Прилучье, потому что река делала в этом месте большую петлю, излучину. Но теперь все говорили "Ярмарка". Родник в лесном овраге, аккуратная дорожка, выложенная камнями и два дома с соломенными крышами. И в стороне дом побольше — трактир и гостиница. Раз в месяц поле оживало, наполнялось телегами, из трактира доносился смех и ругань, слышные у самой реки. Но сейчас было совсем тихо. Зимой ярмарки обычно не проводились, селяне сидели по домам, проводили короткие зимние дни за починкой плугов и телег, а по вечерам собирались у огня за ужином... Как далеко это сейчас.
Она знала — теперь до самого замка на три дня пути вдоль реки нет никаких человеческих поселений. Огромная земля, покрытая лесом. И где-то к западу — заросшая дорога. Похожее на восторг ощущение как будто подняло её над лесом, она увидела реку, петлями проходившую под нависающими ветками, уютные поляны, выходящие к реке и чуть пугающую темноту ельников. Это всё было её, она могла идти куда захочется. А сейчас, река бережно, как ребёнка несла её навстречу огромному и удивительному миру. В лесу скрывались тайны и опасности, но Элис думала, что это такие опасности, о которых будет потом приятно вспоминать, сидя вечером у огня. Ну, в самом деле, что могло им угрожать, ведь здесь нет людей. А лесные страхи ничего не значат, если она не одна. Ведь с ней Мартин, который уж теперь-то сможет отогнать лесного гурафа. Элис улыбнулась. Тревога ушла, и, казалось, больше не вернётся.
Элис лежала на плоту и смотрела на облака. Они были разными и двигались в разных направлениях. Вот эти, синеватые и вытянутые, словно размазанные, тянулись по западному краю, постоянно меняя форму, превращаясь в морских чудовищ, словно желая дотянуться до высокого ещё солнца. К вечеру солнце опустится, и они достанут его, оплетут щупальцами и погасят, окрасившись красным. Но это будет ещё нескоро, и сейчас они беснуются зря. С востока, наползает гряда других облаков. Они медленно приближаются строем, тёмные снизу, ослепительно белые на вершинах, похожие на замки, стоящие на холмах. От таких можно ждать дождя, если их соберётся достаточно много — они сольются в сплошной тёмный фронт и разразятся грозой. Но они не успеют на помощь солнцу, они плывут слишком медленно, и солнце будет схвачено синими чудовищами с огненными щупальцами. А безумно высоко над всем этим летят едва заметной сетью совсем тонкие. Они ребристые, как прибрежный песок, и иногда скатываются в прозрачные жгуты. Они так высоко, что их движения не видно. Но нет, вся эта сеть медленно плывёт поперёк всему: и белым замкам, и чудовищам, с юга на север, если найти ориентир и смотреть очень долго, то можно это заметить.
Белая птица пролетела над замком и скрылась за башней. Элис успела разглядеть её ровные крылья и вертикально поднятый хвост. Что-то насторожило её, даже испугало. Вот она появилась снова, пронзив облако насквозь, и быстро пошла на снижение. Это была не птица.
– Мартин! В небе солы. Рули под берег. – Быстро и тихо сказала она.
Он схватил шест и, оглядываясь, упёрся в дно. Плот скользнул в тень нависающих деревьев. Белая стрелка сделала петлю в небе и, опустившись ниже над скалами, заскользила на север.
– Как думаешь, они нас видели?
– Элис, – он сказал это мягко, как разговаривают с маленькими детьми, – мы просто плывём по реке. Какой-то плот ничего не значит ни для кого. Кто знает, что в мешке у тебя смерть, а твою мать ищут солы? Мы не скажем никому.
Элис побледнела:
– Ты сам только что сказал это!
– Тут никого нет.
– Если солы могут разговаривать на расстоянии, ты думаешь, слышать на расстоянии они не могут?
– Нууу... наверное, да... но для этого у нас должна быть их машина. – Нашёлся Мартин.
– Не обязательно. И, кроме того, вдруг она тут есть?
– Где?
– Да где угодно! Притаилась в траве, приползла жуком, прилетела мухой.
Мартин помолчал, уставившись в воду.
– Хорошо. Уговорила. Больше не скажу. И ты тоже. Особенно в замке. И, тем более, в Метоскуле.
Снаружи послышался шум. Он сливался с журчанием воды о плотину, о старое колесо, но Шейла знала, что это означает. Сюда идут. Их много, наверное, почти все здоровые жители деревни. Она рассчитывала, что так может быть.
Её тянуло сюда. Она не могла прийти сюда со всеми, когда они пришли за мельником. Оскаром. За тем, что от него осталось. Она этого не видела, но хорошо себе представляла. Он лежал вот здесь, около стола, наверное, на том самом месте, где нашли потом малыша Питера. Элис рассказывала, что у мельника были обожжены руки, когда его принесли в деревню. Она боялась прийти на похороны, хотя её вины не было. Нет, была. Это она дала ему источник. Но ведь Оскар — не маленький. Как он, в прошлом серьёзный экспериментатор… Нет, учёным его нельзя было назвать. Теперь и нет такого понятия. Уже давно это слово стало неприменимым, ненужным. Сейчас достаточно сказать "тех", и всё становится на места. Среди солов ещё кого-то можно назвать учёным в старом смысле слова. Среди техов серьёзных исследователей не было никогда. Зато практиками они были почти все. Удачные слова появляются сами. Об этом даже не нужно задумываться, когда произносишь слово "тех" — сразу встаёт образ наивного мастера-механика с гаечным ключом за поясом. Тех по прозвищу Дремастер.
Надо было сразу забрать отсюда источник, но она боялась, откладывала. Прошёл год, и вот, вторая смерть. И теперь в этом уже точно была её вина. Ни один из приборов без помощи источника не мог за год сохранить заряд, способный убить человека. Даже ребёнка. Питера...
Сейчас Шейле больше всего хотелось остаться здесь. Прикоснуться к этим проклятым контактам, взять чёрта за рога и пусть в яркой вспышке исчезнет её сознание, а там уже не важно, что будет. Пусть тело бросят в яму рядом с Оскаром и Питером, пусть бросят её книги в огонь, и ампулу тоже. Пусть они все тоже умрут...
Нельзя. Ампулу нельзя. Теперь нас осталось мало... И Элис, она должна жить.
Звуки приближались. Шаги в траве и голоса.
Они хоронили Питера позавчера. В толпе раздавались проклятия в адрес мельника, и почему-то в адрес Шейлы, словно они догадывались о её причастности. Кто-то предложил спалить эту проклятую мельницу. Она слышала это, спрятавшись за изгородью. Довольно умная мысль для рустов. Но тогда, отягощённые алкоголем тела не поднялись сделать это.
Шейла выждала ночь и сделала то, что надо было сделать ещё год назад. Разобрать силовые установки — дело недолгое, но теперь у неё и на это не было времени.
Интересно, они специально выследили, что она пришла сюда, или они просто решили привести вчерашний замысел в исполнение? Шейла поймала себя на мысли, что всегда думала о людях хуже, чем они на самом деле были. Особенность, выработанная годами жизни в городе. Не только в нынешних развалинах, но и в городе вообще. Ещё тогда, в Старые Времена.
Голоса окружили мельницу со всех сторон. Кто-то заглянул в окно.
– О! И наша ведьма тут!
– Запалим её вместе с мельницей!
Звякнул внешний засов. В отдалении послышались крики. Шейла схватила со стола фокусирующую катушку, отвинтила от штатива ионизатор. Руки действовали быстро, мысли отключились от воспоминаний. Через щели уже потянуло дымом. Она обмотала проводами то, что у неё получилось, и прислонила оголённые концы к источнику. Теперь нужен огонь. В углу у окна из-под пола показался язык пламени, отлично. Шейла пригнулась, закрываясь от жара, протягивая к огню скрученную страницу книги, словно приманивая зверя. И огонь прыгнул, мгновенно воспламенив бумагу. Она просунула горящую бумагу в установку, и синеватый язык плазмы бесшумно высунулся из обмотанного проводом кольца. Она подняла этот дьявольский меч и очертила на полу огненный круг. Потом ударила ногой, и круг провалился вниз, плюхнулся в воду, подняв брызги. В этом углу мельница нависала над водой, в дыру была видна зелёная вода, пронизанная солнечным светом.