— Понятно, живешь для себя, решаешь свои проблемы, устраиваешься в жизни.
— Да. А кто сказал, что плохо жить для себя? Если все будут жить для себя и вкалывать как положено на себя, то мир станет лучше и чище. — А вот теперь стало совсем легко. И плевать, что после этого признания будут с ним делать комитетчики, зато высказался вслух!
— Угу.
Ничего не происходит,
Ничему-то я не рад,
Ни о чем не беспокоюсь
И не в чем не виноват.
Не замечен в конокрадстве,
В воровстве не уличен.
Никому не продал душу
И ничем не увлечен.
Ни с рогаткой на медведя,
Ни в бандиты с кистенём.
И не ветер в чистом поле,
И не по лесу огнём.
— Это чьи стихи? Не попадались.
— Так я и не публиковался, не всем же свои строки на скрижалях вырезать. Кто-то их кидает в вечность.
— Твои стихи? Ну да, это у вас комитетчиков профессиональное. Ваш же Андропов тоже баловался поэзией. Только зачем мне их было читать?
— Да так. Мне стала понятна твоя жизненная позиция, Корчагин. Вот и всплыл стишок. Или как тебя величать теперь, раз ты не Корчагин и не Миша?
— Да привык уже к Корчагину. По паспорту я он.
— Ладно, не пропадай, не удивляйся, когда снова заскочу в гости или вызовут к нам.
— А это обязательно?
— А как же! Ты сейчас еще и подписку о неразглашении подпишешь. Понимать должен, информация секретная. Вся твоя башка, вернее её содержимое — секретная информация. — И капитан на самом деле достал из дипломата, стоящего у его ног, заполненный бланк. — На, я уже всё заполнил, тебе только роспись поставить. Можешь даже прочесть, что подписываешь.
— Да я и так ничего никому не скажу. Раньше как-то молчал без вашей подписки.
— Раньше вы гуляли сами по себе, а теперь что? Теперь вы будете гулять с присмотром. — Милославский среагировал на недоумение на лице Михаила. — Это мультфильм такой, про удава, мартышку и попугая со слоном. Темнота! Блин, что за попаданцы пошли, советских мультфильмов не знают.
— Знаю, просто забыл. Давно мультики не смотрел.
— Ну и зря, я до сих пор смотрю.
— Поживи с моё, Жорж, тоже скучным станешь. Мне в момент смерти полтинник уже стукнул. Это я выгляжу как молодой, а внутри рассудительный циник.
— И эгоист. Неважно, сколько тебе лет, эгоистами не становятся, ими рождаются.
— Ой, пошла пропаганда! Извини, не удержался. Просто ты не представляешь, каково это. Стой, а ты сказал «интернет»…
— Это ты сказал, а я повторил за тобой. Тебе теперь много чего рассказывать придется. Думал, одной статьей про будущее отделаешься? Хрена два! Работать будешь как папа Карло.
И тут Корчагин понял, что он конкретно попал! Что то «сотрудничество» с КГБ, от которого он бежал как черт от ладана, теперь покажется лёгкой прогулкой в магазин за хлебом. Эти… они же теперь с него живого не слезут, пока не затянут страну в коммунистический рай. А поскольку сие невозможно, то будут хлестать кнутом, пока бедное животное не подохнет. Даже жалко стало себя, честное слово.
— Да ты не загоняйся так, Михаил. Небось не будет так страшно, как ты себе уже нафантазировал. Нешто мы не люди.
— Ну да. Я так и понял. Подписка о неразглашении, подписка о сотрудничестве, что там дальше?
— Насчет формата сотрудничества решать будут в другом месте.
— Да что ты меня всё время пугаешь этим другим местом! Ты бы знал, какие я места видел, так по-другому бы говорил! Что тебе еще надо⁉
— Ой-ой, ты еще про геенну огненную расскажи и сковороды.
— А даже если и так, то что? Оспоришь?
— Легко. Нет там ничего и не было. Не вписывается загробный мир в материалистическую концепцию.
— Да-а-а, я думал, что вы все солдафоны, а вы солдафоны конкретно! Ну нельзя же быть такими негибкими на вашем посту.
— Вот. Здраво мыслишь, студент. Дважды студент, можно сказать. Уважаю, я бы второй раз за партой бы точно взбесился через какое-то время. Ты не верь, что мы негибкие. Поверили же тебе, в дурку не отвезли, разговариваем как с человеком разумным. Так что всё хорошо еще обернулось. Это потому, что я такой весь широко воспринимающий реальность, — собеседник лучился самодовольством и сарказмом. Дмитрию-Михаилу никак не удавалось понять, где в словах комитетчика была правда, а где гнусная насмешка.
— Можно, ты уже пойдешь, а? Голова после нашей беседы разболелась страшно. Ты не подумай, я не выгоняю, я прошу по-человечески.
— Да я понимаю. Тебе сейчас разговор надо прокрутить, проанализировать, всё ли ты правильно сказал, не сболтнул ли лишнего. Я тоже прежде, чем рапорт сяду писать, тем же займусь. Пока, Миша. Я даже тебе сочувствую где-то в душе. Очень глубоко в душе. — И комитетчик ушел, как уходят все люди, а не растаял с дымом, оставив после себя запах серы. Михаил бы такому даже не удивился бы. Наверное. А ведь такое хорошее настроение было с утра.