Мама пристально смотрит на меня:
– Ну ладно. Поступай как знаешь. Только начинать надо не с церкви. – Порывшись в стареньком вращающемся каталоге, она достает карточку, пожелтевшую и ветхую – то ли от частого использования, то ли, наоборот, от долгого забвения. – Так зовут местного раввина. Вне зависимости от того, хочешь ли ты это признавать, твоя дочь – еврейка.
Равви Марвин Вайсман.
– Не знала, что ты ходишь в синагогу.
– А я и не хожу, – отвечает мама, пожимая плечами. – Мне просто передали эту визитку.
Я кладу карточку в карман:
– Хорошо, я позвоню сначала ему. Только он вряд ли мне поверит. Ни в одной из книг, которые я сегодня читала, не говорилось о том, чтобы у иудеев бывали божественные видения.
Мама скребет ногтем большого пальца край столешницы:
– Ну и что?
И хотя я несколько раз проходила мимо нью-ханаанской синагоги, внутрь никогда не заглядывала. В здании темно и пахнет плесенью. Тусклый свет сочится сквозь длинные узкие витражи, расположенные через равные промежутки. На пестро украшенной доске объявлений – имена учеников еврейской школы. Вера жмется ко мне:
– Тут страшно.
– Совсем даже не страшно, – сжимая ее руку, говорю я, хотя в глубине души согласна с ней. – Погляди, какие красивые окошки!
Вера смотрит на витражи, потом опять на меня:
– И все-таки страшно.
Из конца коридора доносится шум приближающихся шагов. Вскоре появляются мужчина и женщина, на ходу выясняющие отношения.
– Тебе трудно сказать что-нибудь хорошее?! – кричит она. – Тебе лишь бы сделать так, чтобы я выглядела идиоткой?
– По-твоему, я специально заставляю тебя психовать? – громогласно отвечает он. – Я похож на такого человека?
Не обращая на нас ни малейшего внимания, они сдергивают свои куртки с вешалки.
– Вера, – шепчу я, заметив, что она не сводит глаз с ссорящейся пары, – не смотри так. Это невежливо.
Но она, словно в трансе, продолжает смотреть широко открытыми, грустными и какими-то странными глазами. Может, вспоминает мои ссоры с Колином? Вообще-то, мы выясняли отношения за закрытой дверью спальни, но, видимо, наши голоса все равно были слышны. Мужчина и женщина выходят на улицу. Гнев ощутимо связывает их, как связывал бы единственный ребенок, если бы они крепко держали его за руки.
Вдруг появляется равви Вайсман в клетчатой рубашке и джинсах. По виду он не старше меня.
– Миссис Уайт? Вера? Извините, что опоздал. Перед вами у меня была назначена встреча с другими людьми.
Значит, сердитые супруги приходили к нему за советом. Вот, оказывается, как поступают некоторые пары, когда брак рушится?
Я продолжаю молчать. Раввин смотрит на меня вопросительно:
– Что-то не так?
– Нет, – смущенно мотаю я головой. – Просто я ожидала увидеть вас с длинной седой бородой.
Он поглаживает бритые щеки:
– Вы, наверное, «Скрипача на крыше»[12] насмотрелись. А я – вот он. Уж какой есть. – При этих словах он подмигивает и сует Вере в руку леденец. – Почему бы нам всем не зайти в святилище?
Святилище. Ну ладно.
Потолок молитвенного зала опирается на высокие стропила и украшен каннелюрами. Аккуратно расставленные скамьи напоминают зубы. Бима[13] покрыта синим бархатом. Раввин достает из кармана рубашки маленький набор цветных мелков и протягивает их Вере вместе с несколькими листками бумаги:
– Я хочу твоей маме кое-что показать, а ты пока порисуй, ладно?
Вера, уже успевшая вытащить мелки из коробочки, кивает. Раввин отводит меня в дальний угол зала, где мы можем спокойно поговорить, не оставляя ребенка без присмотра.
– Итак, ваша дочь разговаривает с Богом.
Прямолинейность этой формулировки заставляет меня покраснеть:
– Думаю, да.
– И почему вы захотели со мной поговорить?
Неужели не очевидно?
– Видите ли, я была еврейкой. То есть меня воспитывали в этом духе…
– Но вы перешли в христианство?
– Нет, я просто отошла от религии. А потом вступила в брак с протестантом.
– Но вы все равно еврейка, – говорит раввин. – Вы можете быть агностиком, можете не исповедовать иудаизм, но еврейкой вы остаетесь. Это как принадлежность к семье: чтобы вас вышвырнули, нужно очень уж сильно набедокурить.
– Моя мать говорит, что Вера тоже еврейка. Формально. Поэтому я здесь.
– Вера разговаривает с Богом? – (Я еле заметно наклоняю голову, и все же это утвердительный ответ.) – Миссис Уайт, я не вижу в этом проблемы.
– То есть как не видите?
– Многие евреи разговаривают с Господом. В иудаизме верующие могут обращаться к Нему напрямую. Так что, если Вера говорит с Богом, – это нормально. Вот если Бог говорит с Верой – это уже другое дело.