– Да, – слабо улыбается Иэн, – ради этого стоит потерпеть размещение суперэкономкласса.
– Смотри на это так: если сейчас сумеешь вернуться в игру, то потом сможешь до конца дней ни к каким домам на колесах даже близко не подходить. – Джеймс смотрит на чек и, смеясь, достает кредитную карту. – Правда, мне в детстве нравилось отдыхать в кемпингах. Тебе разве нет?
Иэн не отвечает. Его детство было, вероятнее всего, не таким, как у Джеймса.
– Ах да! Я забыл! Ты же никогда не был ребенком!
– Не-а, – улыбается Иэн, – я выскочил готовеньким из головы моего исполнительного продюсера.
– Я серьезно. Мы ведь с тобой знакомы уже… сколько? Семь лет? А я про тебя ничего не знаю, кроме того, что ты начинал на радио и получил докторскую степень в каком-то второсортном бостонском университете.
– Ага. Гарвард называется. Этот «второсортный» университет правильно сделал, что предоставил тебе учиться где-нибудь в Йеле, – отшучивается Иэн и маскирует чувство неловкости зевком. – Джеймс, я совсем разбитый. Пойду-ка на боковую.
Продюсер вскидывает бровь:
– Чтобы тебя клонило в сон? Черта с два!
Иэн настораживается. Откуда Джеймс знает про его бессонницу? Про то, что он в последний раз более или менее нормально спал несколько лет назад? Может, его видели в одну из тех ночей, когда он выходил из своего дома на колесах и бродил по лесу, или по равнине, или по прерии – в общем, по той глуши, куда его занесла нелегкая?
– Ты просто чувствуешь себя загнанным в тупик и пытаешься сменить тему, – заключает Джеймс, и Иэн облегченно вздыхает: тайна его частной жизни осталась неприкосновенной. – А я ведь как друг тебя спрашиваю. Кто твои родители? Как ты рос?
Вырос я в одночасье, подумал Иэн, но вместо этого сказал:
– Мне что-то ужасно захотелось пончиков. – Он улыбнулся, натянув на лицо привычную маску. – Ты со мной?
3 октября 1999 года
К счастью, полиция заставила и Иэна Флетчера, и членов странного ордена пассионистов, и полсотни простых зевак покинуть нашу территорию. Но к сожалению, все они убрались недостаточно далеко. Всего лишь в полумиле от дома проходит дорога, а это общественное место, и там они имеют право находиться. Поэтому мы видим их из окон. А значит, они нас тоже видят. Вера беспокойная, все время хнычет, но поиграть в саду я ей не разрешаю. Стоит мне высунуть нос из дому, поднимается шум. Что же будет, если выйдет она? Сегодня мне даже мусор пришлось выбрасывать за полночь, чтобы не попасться репортерам. Потом я прокралась мимо качелей к дубам и села под крону одного из них.
– О чем задумались?
Я подскакиваю. Передо мной Иэн Флетчер с горящей спичкой в руке. Он зажигает сигару, сует ее в рот и затягивается.
– Вы опять вторглись на мою территорию. Я могу заявить на вас в полицию.
– Знаю, что можете, но думаю, вы не станете этого делать.
– Ошибаетесь. – Я встаю и направляюсь к дому.
– Пожалуйста, не надо никуда звонить, – тихо говорит Иэн Флетчер. – Я видел, как вы ходите по комнате, куда-то собираетесь, и просто решил спросить о вашей матери. Без свидетелей. – Он машет рукой в сторону машин, столпившихся на обочине.
– Что именно вы хотите спросить?
– С ней все в порядке?
Я киваю, не отрывая взгляда от его лица:
– Не благодаря вам.
Это мое воображение или Иэн Флетчер действительно покраснел?
– Да, мне жаль. Я не должен был… – Не договорив, он качает головой.
– Не должны были что?
Его яркие горящие глаза продолжают удерживать мой взгляд.
– Просто не должен был. И все.
– Иэн Флетчер извинился? Жаль, я на пленку не записала.
В следующую секунду его уже нет поблизости. Только тлеющий сигарный пепел у моих ног доказывает, что он здесь был.
4 октября 1999 года
На следующий день я приезжаю в медицинский центр, где доктор Уивер планирует повторное обследование сердца моей мамы, и, к своему удивлению, нахожу ее сидящей на диване рядом с Иэном Флетчером.
– Мэрайя, – говорит она, как будто мы собрались пить чай, – это мистер Флетчер.
Я так сжимаю Верину ручку, что бедный ребенок вскрикивает.
– Мы знакомы. Извините, мистер Флетчер. Можно тебя на минутку?
Волоча Веру на буксире, я отвожу маму в сторону: