— Это их вина. Они должны взять ответственность на себя.
— Они это знают.
Сильвия смолкла, а когда она заговорила снова, еле слышный голос звучал совсем несчастно.
— Рик, милый, скажи мне, что же мне делать?
— Возвращайся!
Снова молчание, а затем ее голос, тихий и жалкий:
— Хорошо, Рик. Если ты думаешь, что так нужно.
— Нужно, — сказал он твердо. Он заставлял себя не думать, не рисовать себе никаких картин, никаких образов. Нужно ее вернуть. — Скажи им, чтобы начинали прямо сейчас. Скажи им… Оглушительный треск и страшный, непереносимый жар. Его подняло и швырнуло в огненное море чистой энергии. Они уходили, обдав Рика ревом и громом, всесжигающим пламенем своей невыразимой мощи. На какую-то долю секунды он подумал, что видит Сильвию, неуверенно, с мольбой тянущую к нему руки.
А затем пламя исчезло, оставив Рика во тьме насквозь пропитанной влагой ночи. Одного, в полном безмолвии.
Уолтер Эверетт помог ему подняться на ноги.
— Ты идиот, — повторял он раз за разом. — Ты полный идиот. Зачем ты привел их сюда? Они и так причинили нам все горе, какое могли.
Затем он оказался в просторной, уютной гостиной, и перед ним стояла миссис Эверетт, стояла молча, с закоченевшим в безразличную маску лицом. Две ее дочери взбудораженно крутились рядом, дрожащие от любопытства, с глазами, в которых горело болезненное возбуждение.
— Все будет в порядке, — пробормотал Рик.
Его одежда обуглилась и почернела. Проведя рукой по лицу, он увидел на своей ладони пепел. В волосах застряли сухие травинки — улетая, они опалили все вокруг него. Рик прилег на диван и закрыл глаза. Когда он открыл их, Бетти Лу Эверетт совала ему в руку стакан с водой.
— Спасибо, — пробормотал он.
— Тебе ни в коем случае не надо было ходить туда, — повторил Уолтер Эверетт. — Зачем? Зачем ты это сделал? Ты же знаешь, что случилось с ней. Ты что, хочешь, чтобы то же самое было и с тобой? Я хочу ее вернуть, — тихо сказал Рик.
— Ты что, спятил? Ее нельзя вернуть. Ее больше нет. — Губы Уолтера судорожно передернулись. — Ты же ее видел.
— А что там было? — спросила Бетти Лу. Она напряженно смотрела на Рика. — Ведь они пришли еще раз, правда?
Тяжело поднявшись, Рик вышел из гостиной. На кухне он вылил воду в раковину и наполнил стакан из стоявшей на полке бутылки. Появившаяся в дверях Бетти Лу так и застала его рядом с раковиной; он стоял, устало прислонившись к стене.
— Чего тебе? — спросил Рик.
Лицо девочки болезненно раскраснелось.
— Я знаю, там что-то случилось. Ты ведь кормил их, правда? — Она сделала шаг вперед. — Ты пытаешься вернуть ее?
— Да, — сказал Рик.
— Но ведь ничего не получится, — нервно хихикнула Бетти Лу. — Она умерла, ее тело сгорело — я сама это видела. — На лице девочки светилось возбуждение. — Папа всегда говорил, что не доведет это ее до добра, так и вышло. — Бетти Лу приблизилась к Рику. — Она была ведьма! Она получила все, что ей и полагалось.
— Она возвращается, — сказал Рик.
— Нет! — Серенькое, невзрачное лицо исказилось ужасом. — Она не может вернуться. Она умерла — червяк превратился в бабочку, она всегда так говорила, — она теперь бабочка!
— Иди в гостиную, — сказал Рик. — Ты не имеешь права мной командовать! — истерически выкрикнула Бетти Лу. — Это мой дом. Мы больше не хотим тебя здесь. Папа тебе еще скажет. Он не хочет тебя, и я не хочу тебя, и мама, и сестра тоже…
Изменение произошло неожиданно, без всякого предупреждения. Словно в проекторе остановилась кинопленка. Бетти Лу застыла с полуоткрытым ртом и поднятой рукой, слова ее замерли на языке. Она повисла в воздухе, безжизненный предмет, приподнятый над полом, словно зажатый между двумя кусками стекла. Оболочка насекомого, лишенная дара речи, пустая и косная. Не мертвая, но мгновенно возвращенная к предвечной безжизненности.
И на эту захваченную скорлупу опускалась новая сила, новое бытие. Оно проникало в нее, многоцветие жизни властно вливалось в пустоту, заполняло — словно кипящая, обжигающая жидкость — каждый ее уголок. Девочка покачнулась и застонала, ее тело судорожно дернулось, ударилось о стену и сползло на пол. Фарфоровая чашка упала с полки и тысячью осколков разлетелась по полу. Оцепенело, неуверенно девочка отодвинулась назад и сунула палец в рот, ее глаза расширились от боли и ужаса.
— Ой! — Она встряхнула головой и с мольбой посмотрела на Рика. — Я поцарапалась о гвоздь или еще обо что.
— Сильвия!
Схватив девочку за запястье, Рик поднял ее на ноги, оттащил от стены. Теплая рука, которую он сжимал, была полной, зрелой. Ошеломленные серые глаза, каштановые волосы, груди, вздрагивающие под платьем, — сейчас она была такой же, как и тогда, в последние моменты, в подвале.
— Дай посмотрю. — Оторвав ее руку ото рта, он со страхом осмотрел поврежденный палец. Царапины не было, только тонкая белая полоска, быстро истончавшаяся, исчезавшая. — Все в порядке, лапа. Ты в полном порядке, ничего с тобой не случилось.
— Я ведь была там, Рик. — Голос звучал слабо, сипло. — Они пришли и утащили меня с собой. — Она в ужасе содрогнулась. — Я совсем вернулась, Рик?
— Совсем. — Он крепко прижал ее к себе.
— Это так долго. Я была там целое столетие. Бессчетные века. Я думала… — Она резко отстранилась и посмотрела ему в глаза. — Рик…
— В чем дело?
— Тут что-то неправильно; — Лицо Сильвии исказилось страхом.
— Ничего тут нет неправильного. Ты вернулась, это самое главное.
— Но ведь они взяли живую форму, верно? — Сильвия попятилась. — Живую, а не отброшенный прах. У них нет власти, Рик. Они не умеют сами — и вместо этого изменили Его творение. — Она почти кричала, голос ее звенел ужасом. — Ошибка, страшная ошибка, они не должны были изменять равновесие. Оно неустойчиво, а никто из них не умеет управлять…
Рик заслонил собой дверь в гостиную.
— Прекрати, — резко сказал он. — Перестань так говорить! Ты вернулась, для этого мне ничего не жалко. Если они что-то там вывели из равновесия — их ошибка, сами пусть и разбираются.
— Но мы не можем его восстановить! — Ее голос взвился, он звучал тонко, визгливо, жестко, как туго натянутая струна.
— Мы сдвинули его, раскачали волны, которые начнут теперь выплескиваться из берегов. Установленное Им равновесие изменилось.
— Успокойся, милая, — сказал Рик. — Пойдем в гостиную, посидим с твоей семьей. Тебе станет легче. Тебе надо оправиться от всего этого.
Семья. Три сидящие фигуры, две на диване, одна в кресле рядом с камином. Недвижные фигуры с пустыми бессмысленными лицами. Безвольно расслабленные, словно ватные, тела. И — никакой реакции на появившуюся в двери пару.
Ничего не понимая, Рик остановился. Тело Уолтера Эверетта вдруг как-то обмякло: газета в руке, шлепанцы на ногах, на подлокотнике кресла — большая пепельница, в ней лежит трубка, из трубки тянется струйка дыма… На коленях миссис Эверетт шитье, лицо хмурое, строгое, но — какое-то странное, смутное. Неопределенное, несформировавшееся лицо — можно было подумать, что оно плавится, тает. Джин сидела, сжавшись в комок. Смятый, как глина, все более бесформенный с каждой секундой.
Неожиданно из Джин словно что-то ушло, ее руки обвисли, голова упала на грудь. А затем черты бесцветного лица начали, быстро изменяться. Волосы, глаза, кожа — все возвращалось к жизни, наполнялось цветом. От восковой бледности не осталось и следа. Не изменялась только ее одежда. Прижав пальцы к губам, девочка подняла на Рика широко раскрытые, непонимающие глаза, несколько раз моргнула, пытаясь сфокусировать взгляд.
— Ой! — прозвучал негромкий возглас. Ставшие красными губы двигались странно, словно неумело, голос звучал, как скверная звукозапись, — слабо и неровно. Она начала вставать, подергивающимися, угловатыми движениями, плохо справляясь со своим телом. Поднявшись на ноги, она двинулась к Рику — скованно, неловко, словно марионетка на ниточках.
— Рик, — сказала она. — Я поцарапалась о гвоздь или еще обо что.