Я размечтался о конце своего века?
Я затухаю всё больше, всё глубже
Я растворяюсь в мире
Грохочущем, быстром, но неинтересном уже,
Как когда-то тонул в своей собственной жене.
Морщины избороздили тело так же,
Как душу ненужный хлам.
И я вспоминаю, что было неважно,
Живу или нет я, мне уже молодым.
Ведь жизнь пролетает так же незаметно,
Как с одуванчика сдувается пух.
А смерть тебя ждёт и бросает монетку:
Орёл или решка, потом или вдруг.
Я знаю, многие стремятся забыть
И живут, как и жили, превращаясь в ничто,
Растят своих внуков, но время летит
Заначкой на похороны в старом пальто.
Мои сны ножами впиваются в день,
Мешая безбожно всё, что было со мной.
И в солнечном свете дрожит моя тень,
Напоминая, что я чёрно-белое кино.
Старость расплющила, старость сожгла,
Всё помельчало и стёрлось всё в ней,
И я тащу своё тело к краю стола,
На котором ни чая, ни сладостей нет.»
«Может, вам водки налить?» – спросила Арсения, удивлённо посмотрев на него. Водка была в качестве обезболивающего.
«А вот вспомнил свою матушку, – как ни в чём не бывало продолжил отец Валерий, и монахиня снова уткнулась в книжку. – Как я увидел её в первый раз, в платочке. Я же ведь в семинарии учился. Потом мы обвенчались да расписались. А потом – похороны. Я её и не видел почти, нужды храма, требы. Всего тридцать пять лет вместе прожили. А как её надо бы было любить! Теперь и не увидимся боле. Она-то уж давно Бога славит, а мне Бога не видать.
А вот внучки́-то мои во Христа не верят вовсе. Говорил им святых отцов читать, а они что читают? Нет во мне веры ни на грош, даже родственников не могу спасти. Грешен во всём… Во всём грешен… не могу молиться… грешен во всём…»
Отец Валерий забылся.
Монахиня Арсения пыталась сосредоточиться на тексте, чтобы забыть о своём горе. Она боялась встретиться взглядом со священником и пряталась за книгой.
«Глаза у него стали мутные и бессмысленные, – с горечью думала она. – Неужели он совершил смертный грех, и его теперь так ужасно наказывает Господь? Многие считали его старцем. Три месяца назад он ещё служил Литургию, исповедовал, говорил проповедь. И вдруг – рак прямой кишки, метастазы, маразм. Он никогда не лечился, никогда не жаловался на свои болезни… «В чём застану, в том и сужу!» – говорит Господь. Наверное, это из пророков. В Евангелии такого как будто нет… Святые видели перед смертью небо отверстым и ангелов. Кого-то из преподобных сам Господь уговаривал взойти на небо, а он отказывался. Почти у всех мирских после соборования наступает просветление, и они умирают с молитвой. А он забыл, кто такой Христос!»
Тут Арсения почувствовала чьё-то присутствие и подняла глаза. Посреди комнатки стоял высокий моложавый мужчина, серьёзный и гладко выбритый.
– Вы – кто? – удивилась монахиня.
– Я за отцом Валерием, – ответил мужчина. Он выглядел абсолютно материальным и плотским, но у Арсении в душу закралось подозрение.
– Вы – врач?
– Я – посланник! – сказал человек, нагнулся и поцеловал священника в лоб. Тут наконец Арсения поняла, что это – бесовское наваждение, и сотворила крестное знамение.
– Мы всё равно его вам не отдадим! – закричала она, вскакивая и роняя книгу. – Мы всё равно его отмолим!
В этот момент, ярко сверкнув, взорвалась лампочка, и мужчина исчез, оставив после себя громкий звенящий смех. Его смех превратился в тонкий сон. Она играла в салки со своими братьями. Тогда её звали по-другому. «Дашка-промокашка», «Дашка-дурашка», «Дашка-сладкояжка». И вдруг один из братьев схватил её за руку и сказал:
– Слушай внимательно! В Царстве Небесном время будет только настоящее. Небожители уподобятся Богу и станут всеведущими. Ничего не будет скрываться ни в будущем, ни в прошлом!
Она очнулась и почувствовала, что сидит на стуле всё в той же комнате, света нет, у икон горит лампадка. «Господь судит по результатам всей жизни, – мелькнула у неё мысль. – У Бога есть только настоящее. Неужели Он настолько жесток, чтобы придавать значение только последним минутам?»
Вся дрожа, монахиня подошла к батюшке и пощупала пульс. Пульса не было. Отец Валерий скончался.
Она зажгла свечу и увидела на столе тетрадь. Неизвестно кому принадлежащим, каллиграфическим почерком в ней были написаны цитаты из Евангелия:
«Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.
Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне, грешнику!
Сын же сказал ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою, и уже недостоин называться сыном твоим. А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного телёнка и заколите: станем есть и веселиться, ибо этот сын мой был мёртв и ожил, пропадал и нашёлся. И начали веселиться.