* * *
Слюнявая пизда губами шамкала,беззубая, заглатывала хуй,и туфлями домашними прошаркала,стремясь к биде бахчисарайских струй.
Исторгнув семя с кровью — наш роман такойона пришлёпала в мою кровать,и снова начала вертеть романтикой,грозя, коль не женюсь, роман прервать.
* * *
Я со страху убежал в литературу,чтоб ни-ни, не растлевать и не насиловатьтак алкаш хватает в обе политуру,коль поллитра под рукою нет — Россия ведь.
Как любой поэт, от мира в омерзеньи,я свой дом из карт, из дам одних, сколачивал.В нём они в ночных рубашках бумазейныхна диванах возлежат, свернув калачиком
телеса различных видов и размеров,я ж хмелел то от одной, а то от нескольких.Глядь — и нет во мне порывов-изуверов,а зато в литературу по хуй влез-таки.
* * *
Ждал женщину, вернее, поджидалдолжна была явиться ниоткуда.Меня влекла великая нужда,которая явилась, как причуда.
По-прежнему во мне горела блажь,без имени, но все-таки родная.Воспоминаний вычурный коллажи кровь текущая из женщины, парная
преследовали только наяву.Во сне же — никогда не докучали,и в море женщин я держался на плаву,хоть волны запах бездны источали.
* * *
Я встретил женщину, что некогда ебал,она, естественно, с другим стояла.Я ей рукой махнул, она мне свой оскалв ответ продемонстрировала вяло.
Она меня в те дни не захотела вдруг,и я не докучал с тех пор ей больше,но долю львиную писательских потугя посвящал лишь ей. И похоть облапошил,
в текст спроецировав. Роскошная пиздаеё уже моей мечты не занимала.А ведь была сия задача не проста,достичь сего в любви — совсем не мало.
* * *
Она сидела напротив,будучи женой другого.Я не растворялся в народе,счастливом от вина дармового.
Она сидела, раздвинув ноги,между которыми были брюки.Я утешал себя, что в итоге,я доберусь до её подруги,
у которой были дырявые джинсы,а из дырки сияла ляжка.Нет опьяненья сильнее в жизни,когда от женщины мне поблажка.
* * *
Я тебя держу за пизду рукой,и влагой пропитаны губы, как губка,я в печи её шевелю кочергойа угли очей прикрывает юбка,
задранная. Вот она, зарубка.Здесь меж стволами, бесценный клад,подрагоценней медали, кубка,с ним не в тягость любая кладьдолга, ответственности, поступка.
Я тебя за пизду держу — без неёя тебя прогнал бы иль уничтожил.У неё мы добро и зло познаем,жизни множим и жизнь итожим.
* * *
Делов-то — ноги развести,ты на таблетках, я — здоровый,ан нет — препоны возвестине преминула — взор суровый.
Ведь самый страшный твой ущерб,который понести не хочешь,что возбудишься ты вотще,что в первый раз со мной не кончишь.
Но ведь последует второй,потом без промедлений третий,а уж тогда оргазм горойвзойдет и вознесет над твердью.
Но ты хватаешься за ложь,она суть в трусики оденет.Ты потому мне не даюшь,что жаждешь времени иль денег.
Делов-то — ноги развести,но нет — на хуй заводят дело,коль смог он выгодно расти,пускают в дело, то есть, в тело.
Залог раскрытых ног не страсть,а вычисления рассудка.И греет тело у кострав холодном Риме проститутка.
* * *
Вот тебе и конец любви,адреналин так упал в крови,что отослал тебя с глаз долой,чтобы не спать с твоей мордой злой.
Ты ослепила меня пиздой,но пред глазами твой взгляд пустой,не закричу я тебе постой,был я простак, а теперь простой
не для меня слова «навсегда»и «никогда» — на меня наседалобщий обычай восторженной лжи.Ты мне теперь вот тут полижи.
* * *
На каблуках, как на ходулях,и в тесном лифчике, как в сбруе,девицы шествуют к добру ли,ко злу — но речи нет о дулях,
показываемых в карманахраздутых тел грудо-ногастых.В Евангелиях и в Коранах,и в разноцветных расах, в кастах
везде, всегда, во всём ночноелюдское месиво, дневныегримасы массы, заливныелуга телес — для всех ручное
блаженство рядом, под рукоюторжествовало над мечтою,гипертрофированной страстью.Я жил на даче, за рекою,и я спускался в сад с террасыи розы поливал мочою.
* * *
Вымучивал слова, что мучили меня,они боялись света, упиралисьв сознание, в язык, в традиции, виняпреграды нравов, что не убирались.
Но я их вытолкнул на обозренье дня,до самых до корней раздетых страстью.и чашу бёдер я не мог испить до днаих расплескал на водяном матрасе.
* * *
Пизда является тупиком,в который я всегда прямиком,но в нём образуется выход в рожденье,и я напяливаю снаряженье,
чтобы биться головкой о стенки,но не разбрызгать мозги. Чтоб зенки
через полгода не пялить на пуп,явно мельчающий под напоромжизни, сервирующей супс мясом и на меня с прибором
стол положившей операционный (вот и пришла пора),
на коем ты наконец даёшьвыход своей материнской страстииз тупика и горло дерешь,жизнь исторгая из мокрой пасти.
* * *
Оргазм прошел по телу, как гроза,и молнии конвульсий освещалиприроду счастья. И твои глазамоим глазам закрыться запрещали.
И влага наша затопляла лесволос дремучих, в тропиках обоих.Когда же рассвело, в глаза полезрастительный рисунок на обоях.
* * *
Закрыв глаза, ебу свою мечту,пока в пизде кончаю близлежащей,с которой я умышленно молчуслова нейдут. Ты просишь их всю чаще,
ты думаешь, с тобой я нарочит,поэт, в себе убивший дух Ростана.Но я с мечтой своей красноречив,и её восхищаюсь непрестанно.
Ты о мечте сказала, что онане на Земле. — Неправда, их навалом.Я ёб и не одну. Но ни однаво мне своей мечты не узнавала.
Проститутке
Любимая! Столь многими, что тынас перестала различать по лицам,ты на земле супружеской четыпривязана к столбу, как кобылица.
Ночами муж отвязывал тебя,и на тебе, а не на старой кляче,по саду райскому скакал, трубяиерихонски, чтобы стены дачи
упали бы и раздавили быт,который не любовь — ведь он до гробапродлится. Вид подброшенных копытна каблуках высоких и утроба,
как на ладони, всякому видна,кто, раздобыв монетные бумажки,в обмен получит чудо не вина,не хлеба, а святые вверх тормашки.
Одним движеньем обойдя хребет,извергнутый завистливой моралью,ей сырный шлю, цедя слова сквозь марлю,из проститутки пламенный привет.
* * *
Я тогда не верил собственным глазам,а лишь верил собственному хую.Но тебе не помогал его бальзам,а здоровье духа я ведь не страхую.