— А встреча с ментором? Разве не сейчас?
— Чуть позже. Не беспокойся.
Мы поднимаемся на лифте на второй этаж и идем в мои апартаменты. Там нас встречают Октавия, Флавий и Вения. Они безумны рады меня видеть, впрочем, я тоже. Окруженная ими, я иду в душ. На скорую руку принимаю его и иду в комнату, где ассистенты начинают готовить меня ко встрече со зрителями и Цезарем Фликерманом. Троица болтает без умолку, через каждое слово восхищаясь мной. Они делают мне макияж, прическу, маникюр. В комнату входит Цинна и демонстрирует мне красное платье. Я одеваюсь и рассматриваю себя в зеркало. Платье едва прикрывает мои колени, через плечи проходят тонкие бретельки, вырез достаточно глубокий. Игры длились не так долго, чтобы я успела похудеть, так что скрывать тело или вычурно его приукрашивать смысла нет. Из украшений на мне лишь золотой браслет. Цинна поправляет мои волнистые волосы и удовлетворительно кивает.
— Мы пойдет за кулисы. Выходи через три минуты. Тебя встретят и проводят к сцене.
С этими словами, Цинна и ассистенты выходят. Я остаюсь в полнейшей тишине и про себя отсчитываю секунды. Я нервно хожу из угла в угол, время от времени, выглядываю в окно. Уже поздний вечер, но народу на улице тьма. Наконец, три минуты проходит, и я с волнением выхожу в зал. Там, опираясь плечом на стену, вальяжно стоит Катон. Он выглядит измученным, улыбка усталая, но глаза в глазах отражаются лукавые огоньки. Едва я подхожу к нему, как он крепко прижимает меня к себе и поднимает над полом. Я готова разрыдаться от счастья, но лишь сильнее сжимаю его пиджак. Парень легко целует меня в щеку и утыкается лбом в мой лоб.
— Хотел бы поцеловать тебя по-другому, но не хочу портить такую красоту перед интервью.
Мы хрипло смеемся. Я провожу пальцами по его щеке.
— Ты похудел.
— Я чуть с ума не сошел за эти дни.
— Ой, только не плачь.
— Мне уже нечем.
Я не хочу его отпускать, но нам нужно идти на сцену. Катон выпускает меня и тянет наружу. Мы спускаемся на несколько этажей вниз и проходим за кулисы. Цинна, Вения, Октавия и Флавий уже стоят там. Катон сообщает, что мы будем подниматься на сцену друг за другом: ассистенты, стилист, ментор, а потом победитель. Выход представляет собой подиум, огороженный от сцены занавесом. Я стою рядом с Катоном, крепко сжимая его руку. Вдруг, откуда-то сзади доносится цокот тонких каблуков. Я оборачиваюсь и вижу счастливую с улыбкой до ушей Лесли Штук.
— Мирти! Господи, Мирти, я так рада!
Она подбегает ко мне и заключает в объятия.
— Лесли! Боги, как же я рада тебя видеть.
— Я знаю, что по регламенту, мне здесь не место, однако, все прекрасно знают, что если речь идет о победители из Дистрикта-2, то Лесли Штук должна быть рядом. Пусть и неофициально. Я не могла не прийти и посмотреть на свою победительницу, — она всхлипывает. — Я безумно за тебя рада!
— Спасибо, Лесли, — я искренне улыбаюсь.
Из динамиков раздается голос, сообщающий, что до старта осталось пять секунд. Грохочет гимн и ассистентов просят пройти на сцену. Я слышу как зал радостно их встречает. Следующим идет Цинна, а я стараюсь придумать, как именно выйти на сцену. Это должно быть нечто запоминающееся, а не просто проход по подиуму с радостным лицом.
Вдруг в голову приходит выход нашей первой девушки-победительницы Зенобии Ривенделл. Она была безумно красивой. Высокая, подтянутая, с превосходной фигурой, коей могли позавидовать все участницы из Дистрикта-1 вместе взятые. Она чем-то была похожа на меня: темноволосая, глаза темные, кожа бледная. Когда Зенобия вышла на сцену в своем длинном, но почти прозрачном платье, на ее лице была легкая улыбка, а в глазах играл лукавый огонек. Она грациозно раскинула руки, и накидка за ее плечами заиграла сотней красок. А затем она послала всем воздушный поцелуй. Зал буквально сошел с ума от перевозбуждения. Конечно, до ее сексуальности мне как Лесли до докторской степени, но показать себя это не мешает.
— И наконец, дамы и господа, встречайте! Победительница 83-х Голодных игр из Дистрикта-2… Мирта Дагер!
Я резко выдыхаю и иду на сцену. Зал встречает меня ревом и аплодисментами. Я иду ровно, гордо вскинув голову. Оказавшись посередине подиума, я быстро демонстрируя жест, который показывала Грейс Гламур на суде и на Жатве. Когда мои пальцы заканчивают «полосовать» шею, я, так же как и Зенобия, развожу руки. С удовольствием отмечаю, что зал купился. Оказавшись рядом Цезарем, я подаю ему руку для поцелуя. Он быстро касается губами моих пальцев и провожает до кресла. Вижу, что вся моя группа поддержки устроилась на диванах неподалеку.
— Ну что, Мирта, я… — начинает Цезарь, но толпа, продолжающая шуметь, мешает ему начать интервью. — Ребята, пожалуйста!
Это не помогает. Все зрители громко скандируют мое имя. Я поднимаю руку, чтобы попытаться успокоить людей, но все тут же повторяют мой приветственный жест. Я чувствую небывалый эмоциональный подъем. Но Цезарь не был бы Цезарем, если бы не умел управлять толпой. Ведущий отпускает пару шуток, и начинается трехчасовой фильм, посвященный Играм. Я не скрываю своего интереса: конечно, мне будет посвящена большая часть, но, думаю, захватывающие моменты с другими трибутами тоже не упустят продемонстрировать.
Первая часть посвящена событиям перед Играми: Жатву на пустыре не показывают, лишь один за одним появляются короткие видео вставки со всеми участниками. Под каждым написаны имя и дистрикт, никаких упоминаний о преступлениях. Потом показывают проезд на колесницах, выдержки интервью. Вторая часть — уже сами Игры. Экран разделяется на две части. На одной — события на арене, на второй — зал с менторами. В основном показывают меня и убийства Лестера Вильямса. После смерти каждого трибутам, в зал заходят миротворцы и выпроваживают ментора погибшего. Зал гудит от отвращения, наблюдая на экране мою «вечеринку» на кухне катакомб. Нас действительно показывали поедающих кишки и пьющих кровь. Чувствую, как горлу подступает комок.
Я с интересом наблюдаю за Джерри. Его показывают редко и только со мной. Я все пытаюсь понять, в какой момент он слетает с катушек. В ночь перед пиром он просыпается и в одну из камер тычет бумагу, на которой написано «симулятор пушки». К тому моменты все менторы уже определились с дарами, но Бити Литье — ментору Джерри — все же, удалось поменять заявку.
Сцену пира показывают отрывками: звездами становятся я и Лилит. В тот момент, когда она бьет меня по голове, Катон подрывается с места. Грейс Гламур истерично смеется. Финнику Одэйру и Плутарху едва удается удержать его. Луций Сноу сидит чуть вдалеке от остальных и неотрывно смотрит на экран. После каждого убийства Лестера он лениво достает из кармана какое-то устройство и жмет на единственную кнопку. Наверное, таким образом, он отправляет дары.
После смерти Лилит, спустя пару минут к нам подбегает Джерри. Я вижу как он мечется между нами. В какой-то момент я понимаю по его глазам, что он задумывает меня убить.
— Не смей… не смей, трус! — Бити, все это время отличавшийся спокойствием, встает с места. Он сжимает кулаки. — Не смей! — Джерри его не слышит, но и без того понятно, что парень не стал бы убивать меня тогда. Кто же его спасет от Лестера…
Все время, пока я была без сознания, Катон не ел и не спал. У меня сжимается сердце при виде этого, а по залу охают женщины. Таким подавленным я не видела его никогда. Грейс Гламур выводят из зала с большим трудом. Она громко негодует и грозится разнести зал по камешкам.
Дуэль с Лестером монтируют выше всяких похвал. Перед ее началом, в момент, когда я шла по коридору, ведущий Клавдий Темплсмит произносит пророческие слова:
— И вот этот день настал. То, ради чего мы собрались — увидеть бой самого страшного маньяка в истории и девушки, победившей саму смерть. Я полностью беру ответственность за свои слова и буду рад за них ответить, но поверьте: победитель этой дуэли станет победителем Голодных игр.
Финник Одэйр отходит в самый дальний угол зала и подзывает к себе Бити с Плутархом.