Сполоснув пену со своего тела, я поворачиваюсь и вижу ждущую меня наготове Октавию с полотенцем в руках. Без яркой одежды, тяжелого макияжа, окрашивающих веществ, драгоценностей и безделушек, которыми она раньше украшала волосы, она сильно отличается от той женщины, которую я знала в Капитолии.
Помню, как однажды она пришла с ярко-розовыми локонами, усеянными разноцветными мерцающими огоньками в виде мышей. Она рассказала мне, что у нее дома в качестве домашних животных живут несколько мышей. В то время эта мысль отталкивала меня, потому что, если только мы не умираем от голода — мы считаем мышей вредителями. Но, возможно, Октавия их любила, потому что они были маленькими, мягкими и пискливыми. Как она. Пока она меня вытирает, я пытаюсь привыкнуть к новой Октавии из Дистрикт-13. Ее настоящие волосы на удивление приятного каштанового цвета. Лицо у нее самое обычное, но очень приятное. Она моложе, чем я думала. Ей, быть может, чуть больше двадцати. Без накладных трехдюймовых ногтей ее пальцы оказываются чересчур короткими и непрерывно дрожат. Я хочу сказать ей, что уже все в порядке и я позабочусь о том, чтобы Койн больше никогда не причинила ей вреда. Но разноцветные синяки, раскрасившие ее болезненно бледную кожу, напоминают мне лишь о моей собственной беспомощности.
Флавий тоже кажется бесцветным без своей привычной красной помады и яркой одежды. Однако он, каким-то образом, снова оказался в своих оранжевых кудряшках. Кто изменился меньше всех, так это Вения. Ее волосы цвета морской волны лежат ровно, а не топорщатся в виде спаек и можно увидеть отрастающие серые корни. Тем не менее, в ней всегда больше всего поражали ее золотистые татуировки, а они остались точно такими же золотистыми и потрясающими. Она подходит и забирает полотенце из рук Октавии.
— Китнисс не собирается нам вредить, — тихо, но твердо говорит она ей. — Китнисс даже не знала, что мы здесь. Теперь все обойдется. — Октавия слабо кивает, но так и не осмеливается поднять на меня глаза.
Вернуть мне изначальную красоту оказывается совсем непросто, даже при наличии расширенного арсенала средств, принадлежностей и инструментов, которые Плутарх столь предусмотрительно захватил с собой из Капитолия. У моей команды подготовки все получается просто отлично, но лишь до того, как они пытаются разобраться с тем местом на моей руке, откуда Джоанна извлекает датчик слежения. Ни одна бригада медиков не выглядела бы столь сосредоточенной, пытаясь замаскировать зияющую рану на моей руке. Теперь у меня на руке шероховатый, неровный, бугрящийся шрам по форме и размеру напоминающий яблоко. В обычных условиях его бы скрывал длинный рукав, но в костюме Сойки, который сделал Цинна, рукава оканчиваются чуть выше локтя. Это вызывает у Фалвии и Плутарха такую обеспокоенность, что они начинают спорить. Могу поклясться, один вид моего шрама вызывает у Фалвии рвотный рефлекс. Для одной из тех, кто работает с Распорядителем Игр, она на редкость чувствительна. Но, полагаю, привыкла видеть неприятные вещи только на экране.
— Все и так знают, что здесь у меня шрам, — угрюмо говорю я.
— Знать и видеть — разные вещи, — говорит Фалвия. — И он определенно противный. Мы с Плутархом подумаем об этом за обедом.
— Все будет хорошо, — говорит Плутарх, пренебрежительно махнув рукой. — Может быть, браслет на руку или что-нибудь другое. — Я одеваюсь, чувствуя отвращение; теперь я могу отправиться в столовую. Моя команда подготовки жмется в кучу возле двери.
— Вам принесут еду сюда? — спрашиваю я.
— Нет, — говорит Вения. — Мы должны идти в столовую.
Я вздыхаю про себя, представляя, как вхожу в столовую следом за этой троицей. Но на меня и так постоянно кто-нибудь пялится. Поэтому это всего лишь небольшое дополнение к тому, что обычно со мной происходит. — Я покажу вам, где находится столовая, — говорю я. — Идём.
Взгляды украдкой и чуть слышное перешептывание, обычно сопровождающие мое появление, ничто по сравнению с реакцией, вызванной причудливым видом моей команды. Разинутые рты, показывающие на них пальцы, восклицания.
— Просто не обращайте на них внимания, — говорю я команде подготовки. Опустив глаза, они автоматически идут за мной вдоль очереди, принимая миски сероватой рыбой, тушеной бамией и стаканы с водой.
Мы занимаем места за столом, рядом с группой из Шлака. Они демонстрируют немного больше сдержанности, чем люди из Тринадцатого, хотя, возможно, просто от смущения. Ливи, которая была моей соседкой ещё в Двенадцатом, осторожно здоровается с ними, а мать Гейла, Хейзел, которая должно быть, знает об их заточении, поднимает ложку с тушеной бамией. — Не волнуйтесь, — говорит она. — Оно вкуснее, чем кажется.
Но самую большую поддержку нам оказывает Пози, пятилетняя сестренка Гейла. Она подбегает к Октавии и неуверенно дотрагивается до ее кожи пальчиком.
— У вас зеленая кожа. Вы больны?
— Все дело в моде, Пози. Как красить губы помадой, — говорю я.
— Предполагалось, что это будет красиво, — шепчет Октавия, и я вижу слезы, готовые упасть с ее ресниц. Пози удовлетворена таким ответом и как ни в чем не бывало говорит: — Я думаю, ты была бы симпатичной с любым цветом кожи.
На губах Октавии появляется крошечное подобие улыбки.
— Спасибо.
— Если вы действительно хотите произвести на Пози впечатление, вам придётся покрасить себя в ярко-розовый, — говорит Гейл, ставя поднос рядом со мной. — Это её любимый цвет. — Пози хихикает и бежит обратно к своей матери. Гейл указывает головой на миску Флавия. — Я бы не стал позволять этому остывать. На консистенции это отражается не самым лучшим способом.
Все принимаются за еду. У бамии не такой уж и плохой вкус, но она определенно слишком густая, с чем сложно смириться. Чтобы проглотить хотя бы одну ложку, тебе нужно как минимум три раза усиленно сглотнуть, прежде чем она соизволит сдвинуться с места. Гейл, обычно неразговорчивый во время еды, прилагает все усилия, чтобы поддержать беседу, расспрашивая о моем новом образе. Я-то знаю, что он таким образом пытается сгладить острые углы. Вчера вечером мы поспорили после того, как он предложил мне не оставлять Койн никакого иного выбора, кроме как принять мое требование гарантировать безопасность в случае нашей победы и так, чтобы это выглядело как ее собственное решение.
— Китнисс, она главная в этом Дистрикте. Она не сможет этого сделать, если это будет выглядеть так, будто она действует под твоим давлением.
— Хочешь сказать, она не выдержит любого несогласия, даже если это справедливо, — парировала я.
— Я хочу сказать, что ты ставишь её в непростое положение. Заставляя ее дать Питу и другим иммунитет, когда мы даже не знаем, какой именно ущерб это может принести — уверенно сказал Гейл.
— То есть я всего лишь должна согласиться с планом и лишить остальных трибутов шанса выжить? Не то чтобы это так уж важно, тем более, мы и так это сделаем! — Сказала я и захлопнула дверь у него перед лицом. Я не села с ним за завтраком, а когда утром Плутарх отсылал его на тренировку, не сказала ему ни слова. Знаю, он так говорил со мной лишь потому, что беспокоится обо мне, но мне нужно, чтобы он был на моей стороне, а не на стороне Койн. Как он может этого не понимать?