— Многочлен — это такое понятие в алгебре, — наконец, сообщил Кэп. — Выражение, содержащее несколько элементов…
И тут в мозгу моем словно что-то щелкнуло.
— Тогда еще один вопрос, — сказал я. — Мой сокамерник, случайно, не на математика учился?
Кэп этого тоже не помнил. Ему пришлось вывести на экран личное дело Кулицкого, прежде чем он подтвердил, что да, на математика, причем теоретика… высшие уравнения, абстрактно-логические модели и все такое…
— Ага, — удовлетворенно сказал я. — Ясно. Спасибо, Александр Иванович. По-моему, за дверью Митрич уже замаялся ждать. Скажите ему, пусть отведет меня в мою бывшую камеру и распорядитесь, чтобы там включили экран в режиме интернет-связи.
— Что-о? — сдвинул брови Кэп. — А не слишком ли вы раскомандовались, Эдуард-хрен-Валерьевич? Или вам напомнить, что вы еще пока — осужденный, а не начальник тюрьмы?
— Простите великодушно, Александр Иванович, — светски расшаркался я, как умел. — Только мне позарез нужна кое-какая информация, а ее можно найти только в Сети.
— А меня спросить ты, значит, не хочешь? — пробурчал Кэп. — Думаешь, я тоже плохо в школе учился?
Я терпеливо молчал.
— Ладно, черт с тобой, — наконец, решил он. — Полчаса тебе хватит?
— Вполне, — сказал я. — Но это еще не всё. Для полного счастья мне не хватает сеанса связи с Землей.
— Что — со всей планетой сразу? — насмешливо скривился он.
— Да нет, с одним-единственным человеком.
— Обнаглел ты вконец, Пицца, — вяло сказал Кэп. — Решил извлечь как можно больше выгоды из своего положения нештатного воспитателя?
Я решил, что лучше промолчать.
Кэп почесал свой массивный затылок.
— Ладно, — сказал он. — Будет тебе сеанс. Разумеется, если человек этот жив и захочет с тобой разговаривать… Но только не сейчас. Вечером. И учти: если ты задумал что-то не то…
Он красноречиво погрозил мне увесистым кулаком.
— Спасибо, Александр Иванович, — вежливо ответствовал я. — Вы безмерно добры…
— Ладно-ладно, — сказал Кэп. — Ну, выкладывай, с кем тебе приспичило пообщаться.
Я сказал. И добавил:
— Только я хочу, чтобы это свидание состоялось в камере Отказника.
Пресняков ошалело воззрился на меня:
— Думаешь, это поможет?
— Да, — твердо сказал я. — Без этого ничего не получится…
Экран в нашей камере ожил сразу после ужина. Митрич заранее предупредил меня о времени включения, так что я уже был готов и отвлекал Кулицкого пустыми разговорами, не давая ему уйти в себя.
Лицо, которое появилось на экране после стандартных заставок и предупреждений о продолжительности и правилах свидания, принадлежало женщине. Наверное, ей не было еще и пятидесяти, но она выглядела полной старухой: седые волосы, потухшие глаза, ранние морщины на лице…
— Простите, кто вы? — спросила она, увидев мою физиономию.
— Здравствуйте, Виктория Павловна, — быстро сказал я. — Меня зовут Пи… то есть, Эдуард… Эдуард Краснов, заключенный КоТа… Я сижу в одной камере с вашим сыном Виктором.
— Господи! — охнула она. — С ним что-то случилось? Он болен?
— Нет-нет, с ним всё в порядке. Пока что он жив и здоров. По крайней мере, физически…
— Что значит — физически? И почему — пока? А где он сам? Почему я его не вижу?
Мать Кулицкого была близка к истерике, и я постарался успокоить ее.
— Дело в том, что его вызвал начальник тюрьмы на беседу. — Мое тело надежно перекрывало экран, и я надеялся, что сокамерника не видно за моей спиной. — Сдается мне, что с ним творится какая-то бяка, Виктория Павловна. Он отказывается работать, хотя это могло бы спасти его от гибели. И не хочет объяснить, на кой черт ему понадобилось провести остаток своей жизни в одиночестве. Я хочу, чтобы вы мне помогли. Потому что только вы можете ответить на один вопрос.
К концу этого монолога моя собеседница уже плакала в открытую, но когда я закончил, она судорожно сглотнула слезы и срывающимся голосом сказала:
— Да-да, спрашивайте.
— Почему Виктор бросил учебу в университете?
— Ой, это было так внезапно для всех нас!.. Он ведь бредил математикой с раннего детства, и поэтому…
— Простите, что я вас перебиваю, но у нас, к сожалению, очень мало времени… Когда он перестал посещать занятия и с утра до вечера находился в своей комнате, вы не заметили за ним ничего странного?
— Знаете, он всегда был замкнутым мальчиком. Про таких говорят — весь в себе. На самом деле, он с детства привык решать в уме разные задачки. Бывало, едем с ним в автобусе, а он ломает голову над очередным уравнением с тремя неизвестными, и поэтому ничего не видит и не слышит, что происходит вокруг…