Кэп застыл, словно его ноги приклеились к полу, и выкатил на меня зенки:
— Что-о? Как это — не убивал?
— А так, — пожал плечами я. — Он просто оказался на месте преступления сразу после настоящего убийцы. И воспользовался этим на полную катушку. Открыл сейф, взял оттуда «звон» и помчался в парк делать заначку…
— Но с чего ты взял, что он не убивал соседей? И, кстати, если не он — то кто тогда?
— Ну, мало ли кто, — развел руками я. — В конце концов, есть профессионалы, которые специально охотятся на антикваров. Вполне возможно, что соседи Виктора стали жертвами таких налетчиков.
Кэп пристально смотрел на меня, грустно качая головой.
— Эх, Пицца, Пицца, — сказал он, наконец. — Грустно мне видеть, чт? невесомость вытворяет с людьми. Оказывается, ты совсем вольтанулся в результате длительной отсидки.
— Почему это? — тупо спросил я.
— Да потому, что всё, что ты мне наговорил, — плод твоей больной фантазии, и больше ничего!.. Ты что же, зек, возомнил себя умнее всех следователей и судей, которые занимались делом Кулицкого? По-твоему, столько профессионалов совершили ошибку, отправив его сюда? И ты вбил себе это в башку так, что даже не замечаешь дырки и противоречия в своей версии.
— Например? — сощурился я.
— Например, тебе-то должно быть виднее, что профессионалы не ушли бы из той квартиры с пустыми руками. Но допустим, что ты прав, и этот юнец действительно ни при чем. Но, извини, когда его серьезно взяли в оборот как подозреваемого в тяжком преступлении, он почему-то чистосердечно признал свою вину и молчал о своей невиновности вплоть до самого окончания судебного процесса! Хотя, по-моему, в таких случаях человек, если он действительно невиновен, не будет молчать, даже если ему придется признаться в менее тяжких грехах. Подумай сам: на кой черт ему губить свою жизнь в космосе? Да на его месте любой бы орал во всю глотку, писал бы письма в Верховный суд и президенту, требовал пересмотра приговора! А этот — молчит, как герой фильма про войну… Что скажешь?
В принципе, он был, наверное, прав, но мне не хотелось сдаваться.
— Всякое бывает в жизни, Кэп, — сказал я. — Помню, однажды я сидел в Сыктывкаре с одним типом, который летел на машине на бешеной скорости и сбил женщину с грудным ребенком. Бедолага отмотал десять лет от звонка до звонка, не пикнув, что он не виновен, потому что на самом деле за рулем сидела его жена. А бывает, что человека заставляют стать «грузчиком»[4]. Приходят к нему крутые ребята и ненавязчиво советуют: или ты берешь всё на себя, или с твоими родственниками что-нибудь случится…
— Бывает, — согласился Кэп. — Но лично я не уверен, что это именно тот случай. Поэтому послушай, пинкертон хренов, чт? я тебе скажу. Сокамерник твой — самый настоящий убийца, мерзавец и подонок! И не надо копаться в его прошлом. Раз он сидит здесь — значит, заслужил это! Твоя задача — не реабилитировать его, а вывести на честный путь трудового перевоспитания! Причем как можно скорее… Понял, мать твою?
Я опустил голову.
Мне стало ясно, что я бьюсь лбом в бетонную стену. Даже если мне удастся доказать, что Виктор — не убийца, это ничего не изменит в нынешнем раскладе, и Кэп не отправит его на Землю с первым же «челноком». И ходатайствовать перед своим начальством о пересмотре его дела не станет. Ему вообще плевать, этому любителю красивых фраз, виновен Кулицкий или нет. Для него важнее другое: сумеет ли он морально сломать того, кто вздумал воспользоваться свободой решать свою судьбу? До сих пор в КоТе все поступали так, как приказывал Кэп. Виктор стал первым настоящим бунтовщиком, который не вписывался в общие рамки. И теперь для Кэпа было делом принципа: или он, образцовый начальник образцовой тюрьмы, — или этот юноша, который бросил вызов всей системе наказания…
— Понял, — сказал я. — Разрешите откланяться, Александр Иванович?
Когда я вернулся в камеру, Виктор уже спал. Во всяком случае, хотелось в это верить, потому что не может человек работать круглые сутки напролет. А из сна его легче вернуть в реальность, чем из внутреннего компьютерного мира.
Так оно и оказалось.
Правда, когда я разбудил своего сокамерника, он долго не мог понять, что происходит и чего я от него хочу.
Я предупредил его, что нам придется разговаривать шепотом. Я не боялся, что наш разговор запишут на далекой Земле. Гораздо реальнее была угроза того, что нам не дадут поговорить, когда Кэп услышит, о чем идет речь.
В слабом свете, исходящем от пластиковой обшивки, я рассказал Виктору всю правду о том, как и для чего я попал в его камеру. О том, что мы оба стали заложниками Кэпа. И о том, что из сложившегося тупика есть только один выход.