— Послушай, Вик, — шептал я на ухо парню, — я никогда никого ни о чем не просил. Я не жалуюсь на то дерьмо, в которое окунула меня жизнь, потому что это было справедливо. Я ведь не был ангелом, и на моей совести — кровь сорока трех человек: мужчин и женщин, стариков и детей. Ради денег я не щадил никого, и было бы смешно просить о пощаде других. Но с тех пор прошло почти двадцать лет, приятель. Только представь себе, чт? для меня значили эти проклятые годы… Они вывернули меня наизнанку и научили ценить жизнь и свободу. Завтра от свободы меня будут отделять всего шестьдесят семь дней. Но получается, что только от тебя зависит, проведу ли я остаток своей жизни на Земле или загнусь здесь. Так помоги же мне, а я помогу тебе. Мы ведь вполне можем договориться, браток.
— Договориться? — удивленно повторил Кулицкий. — О чем?
— Всё очень просто, Вик. Кэп хочет, чтобы ты вышел на работу. И ты выйдешь и будешь работать. Поверь мне, работа здесь не очень трудная. Во всяком случае, это не каторга на урановой шахте. Всё чисто, безопасно, и ты не надорвешься. Поработаешь до тех пор, пока меня не освободят. Думаю, это займет всего несколько дней. Максимум — шестьдесят семь… А я, когда вернусь на Землю, сделаю всё, чтобы суды пересмотрели твое дело. Я найму лучших адвокатов, и они вытащат тебя отсюда. Для них это не составит особого труда. Я ведь знаю, что ты не убивал своих соседей. Я очень тебя прошу, парень, сделай это.
Я еще долго говорил. Я даже придумал душераздирающую историю про старушку-мать и верную жену, которые почти двадцать лет ждут, когда их непутевый сын и муж вернется домой.
Кулицкий долго молчал, а потом сказал:
— Простите, но… я даже не знаю, как вас зовут…
— Эдуард я… Эдуард Валерьевич, как меня изволит величать Кэп…
— Так вот, Эдуард Валерьевич… Извините, но я не смогу выполнить вашу просьбу.
Мне показалось, будто я ослышался.
— Но почему? — оторопело сказал я в полный голос, забыв о необходимости играть в прятки с подслушивающими нас микрофонами.
— Дело в том, что я не просто так сижу здесь, — продолжал мой сокамерник. — Вы ведь, наверное, решили, что я бью баклуши, да? А я тоже работаю. Только — по своему плану. И эта работа слишком важна, чтобы я терял время на что-то другое.
— Но ведь я прошу у тебя всего несколько дней! — возразил я.
Однако парень неумолимо продолжал:
— Я все заранее рассчитал. Работа моя займет не год, не два и даже не двадцать лет. По предварительным расчетам, я должен уложиться в сорок восемь лет. При условии, что буду заниматься этим ежедневно по шестнадцать часов в сутки. Вы должны сами понимать, Эдуард Валерьевич, чт? для меня означает каждый напрасно потерянный день. Да что там день — каждый час!.. Поэтому извините — но у нас с вами не получится договориться.
Я обалдело слушал его, и мне казалось, что каждое слово, которое произносит Виктор, — это гвоздь, вбиваемый в крышку моего гроба.
И мне опять, как это бывает по утрам, показалось, будто кровь остановилась в моих жилах.
Я еще не успел ощутить отчаяние в полной мере. До меня еще не дошло, что меня жестоко и хладнокровно бортанули, как последнего лоха.
— Ты говоришь — работа? — еле выговорил я непослушными губами. — Черт возьми, что же это может быть за работа такая, из-за которой ты сделал себя сволочью, Вик?
И тогда он мне рассказал про Теорему.
Он с детства увлекался математикой. Решать уравнения с двумя неизвестными научился раньше, чем читать. Причем — в уме, без бумаги и карандаша. Просто потому, что в пять лет он еще не умел писать.
Потом была спецшкола — разумеется, с математическим уклоном. Учителя пророчили вундеркинду блестящее будущее. И он оправдывал их надежды. Блестяще закончил школу, без проблем поступил на факультет теоретической математики…
Но однажды его жизнь, так бодро начавшая путь к сияющим вершинам, словно споткнулась о большой булыжник.
Виктор узнал, что существуют такие задачи, которые не по зубам никому на свете. За решение каждой из них Бостонский математический институт обещал премию в размере миллиона долларов.
Студент второго курса был потрясен. В его голове не укладывалось, что современная цивилизация, со всеми ее мощнейшими ресурсами, была не в состоянии решить простые с виду задачки.
Среди них была так называемая гипотеза о распределении ряда простых чисел, которую немецкий математик Бернгард Риман сформулировал еще в 1859 году. Простое число — это целое положительное число, большее единицы, делящееся только на единицу и само себя. Среди простых чисел встречаются так называемые «близнецы» или пары простых чисел, разница между которыми составляет двойку (например, 11 и 13). «Близнецы» появляются с некоей периодичностью, причем, чем больше числа, тем реже они встречаются. То же самое происходит и с обычными простыми числами. В числах, близких к триллиону, лишь каждое двадцать восьмое число является простым.