Парень молча смотрел на меня, и мне показалось, что глаза его подозрительно блестят.
А потом он сказал:
— Извините, Эдуард Валерьевич, но мне надо спать. Завтра мне предстоит очередной рабочий день.
Его нервной системе можно было только позавидовать: через минуту он уже кимарил, как говорится, без задних ног.
А я в ту ночь так и не заснул.
Мной овладело отчаяние. Я впервые реально понял, что нахожусь на краю пропасти. Ведь я очутился между двумя фанатиками — один от науки, а другой от власти — как между молотом и наковальней, и не было видно способа ликвидировать противоречие, вставшее между ними стеной…
Кроме того, я никак не мог переварить историю, которую поведал мне Виктор. За свою уголовную жизнь я ни разу не встречал человека, который искренне стремился бы попасть в тюрягу. Обычно почему-то бывало наоборот — на нары сажали тех, кто этого сильно не хотел.
И еще что-то по-прежнему долбило меня изнутри. Я силился понять, что за дятел поселился во мне, но странное ощущение неправильности не хотело оформляться в нормальную мысль.
Наконец, я вырубился.
И мне приснилось, как я «бомблю» семью того самого антиквара. В общем-то, в этом не было ничего удивительного. Похожих эпизодов в моей преступной биографии было множество, и тактика действий была отработана у меня до мелочей. Я звонил в дверь и на вопрос: «Кто там?» бодро возвещал: «Посыльный из пиццерии. Привез вам горячую пиццу. Распишитесь за получение заказа, пожалуйста». У меня было заготовлено много таких «отмазок», одна хитроумнее другой (в том числе и такие: «Эй, хозяин, если ты сейчас же не уберешь свою тачку со стоянки, я раздавлю ее своим самосвалом!»), но эту я пускал в ход чаще всего. У меня даже экипировка была соответствующая: фирменная куртка с надписью «Доставка пиццы на дом». Меня дружки поэтому Пиццей и окрестили… Обычно после такого вступления люди открывали дверь, чтобы объяснить мне, что никакой пиццы они не заказывали. Пришлось переубеждать их таким конкретным аргументом, как пистолет или нож. Если же попадались особо бдительные, которые вели со мной переговоры через дверь, я оставлял пиццу у порога со словами: «Вы как хотите, а заказ я вам оставил под дверью. Разбирайтесь тут сами, а мне некогда!» — после чего прятался в засаде за углом. Человеческая жадность брала верх над осторожностью, и тогда Сезам открывался, и его обитатель хапал коробку. А в коробке у меня был спрятан баллончик с усыпляющим газом, и мне достаточно было нажать на кнопку пульта в кармане, чтобы в лицо высунувшемуся хапуге ударила мощная струя…
Но в этом сне трюк с баллончиком мне не понадобился, и хозяин сам открыл дверь. Без лишних объяснений я выстрелил в него (но предусмотрительно не убивая, а только раня) и прошел в квартиру. Навстречу мне выбежали две женщины, из которых одна была моложе, другая старше, и мальчик — почему-то во сне я представлял его этаким обаятельным ангелочком с кудряшками и в коротких штанишках на лямках, хотя так могли одевать детей только в моем далеком детстве. Когда женщины завопили от ужаса, я схватил визжащего и отбрыкивающегося мальчишку, приставил к его виску ствол и скомандовал всем заткнуться, чтобы сынок не последовал на тот свет за папочкой. Дамы выполнили мое требование, убавив громкость своего воя, и только мальчишка продолжал верещать. Его воплей я не боялся — вряд ли кому-то из соседей пришло бы в голову беспокоиться из-за детского плача — но на всякий случай достал из кармана скотч, залепил малолетнему заложнику рот и обмотал руки и ноги так, чтобы он не доставлял мне лишних забот.
Потом последовала стандартная процедура шантажа: а ну, бабы, гоните живее всю вашу наличность — или я замочу ваше чадо у вас на глазах!
У женщин слишком силен материнский инстинкт. Когда перед ними ставят подобный выбор, они готовы на всё, лишь бы спасти своего ребенка. Если же они начинали юлить и вешать мне лапшу на уши (типа «Ой, а мы не знаем, как открывается сейф, это только хозяин знал»), я обычно для начала приводил раненого в чувство, не особо церемонясь с ним, а если и это не помогало, то простреливал заложнику ногу или руку…
Много времени это не занимало. Минут пять-семь, не больше.
Когда деньги и ценности перекочевывали ко мне, оставалось только попрощаться с гостеприимными хозяевами. Именно попрощаться — навсегда. В нашем деле свидетелей оставлять нельзя — именно на основе их показаний менты потом задерживают две трети налетчиков, как бы они ни пытались скрыться.