Я мученически вздохнул.
За те полтысячи дней, которые Митрич прослужил в КоТе, я полтысячи раз слышал от него по утром стандартную фразу: «Ну, граждане тунеядцы, убийцы и насильники, кто хочет сегодня поработать?».
Однако сегодня шутник-надзиратель, похоже, решил удивить меня.
— Вот что, Пицца, — хрипло сказал он, держась за коридорный поручень, чтобы не воспарить к потолку. — Сегодня ты на работу не идешь. Следуй за мной.
Я от неожиданности слишком резко дернул рукой, и меня смешно крутануло в воздухе.
— Куда это? — восстановив равновесие, осведомился я.
— Р-разговорчики! — проскрипел Митрич. — Руки в ноги — и полетели! Кэп тебя вызывает, ясно?
Меня словно ошпарило кипятком.
Блин, неужели я ошибся в своих подсчетах, и мой срок истек сегодня? Или меня решили выпустить досрочно? А может, в производственной зоне что-то случилось по моей вине, и теперь мне, наоборот, впаяют увесистую добавку к сроку?
В коридоре было пусто и тихо. Значит, Митрич пришел за мной после того, как развел всех по цехам. То-то мне показалось, что он задерживается.
— Что там случилось-то, Митрич? — как можно более дружелюбным голосом осведомился я.
Надзиратель буркнул:
— Откуда я знаю? Одно скажу: Кэп зря вызывать не будет.
Тут он был прав. Значит, действительно что-то стряслось. За полтора с лишним года своего царствия Кэп вызывал зеков на беседу лишь в исключительных случаях. Так что сейчас это могло означать, с вероятностью пятьдесят на пятьдесят, всё, что угодно. В диапазоне от «казнить» до «помиловать»…
Усилием воли я заставил себя отвлечься.
— Слышь, Митрич, — спросил я надзирателя, неуклюже плывшего за мной по коридору, как летучий кит, — а у тебя утром не бывает ощущения, будто ты себе ногу или руку отлежал?
— Не-ет, — мотнул он головой. — Как в невесомости можно что-то отлежать? Тело же ни черта не весит!
— А вот у меня бывает, — признался я. — И в последнее время — все чаще…
— Ну и неудивительно. Если б я с твое здесь оттрубил, может быть, и мне бы что-нибудь мерещилось… У меня другая фигня наблюдается, Эд. Ревматизм застарелый разыгрался. А с чего — сам не пойму. Сквозняков тут не бывает, температура постоянная поддерживается. А кости всё ноют и ноют…
— Сходи к Аспирину, пусть он тебе что-нибудь пропишет.
— Да ну его к черту, алкаша! — пробурчал Митрич. — Комиссует еще, а оно мне надо? Уж как-нибудь доживу до конца вахты. Мне ведь меньше половины срока осталось…
Я знал, почему Митрич — как и любой другой надзиратель КоТа — боится досрочной отправки на Землю. «Вахта» административного персонала составляла три года. А платили здесь в четыре раза больше, чем в любой из земных тюрем. Плюс всякие льготы, в том числе и пожизненные…
— А тебе сколько осталось? — вдруг поинтересовался мой конвоир. — Месяца три, по-моему?
— Обижаешь ветерана, — усмехнулся я. — Шестьдесят девять дней, вместе с сегодняшним — и ни часом больше!..
— Счастли-ивый, — с нескрываемой завистью протянул Митрич. — Раньше меня, значит, на Земле окажешься… Сам-то ты откуда?
— Да какая разница? — отмахнулся я. — Все равно прошлой жизни для меня уже нет и не будет. И, кстати, ты зря меня достаешь своими шуточками насчет пиццы. Запомни: я давно уже не Пицца, а Эдуард Краснов!..
Некоторое время мы передвигались молча по залитому мертвенно-желтым светом бактерицидных ламп коридору. Митрич не обманывал: мы действительно направлялись в отсек, где располагалась администрация КоТа.
— Не Пицца, говоришь? — наконец, усмехнулся Митрич. — Ну, это мы еще посмотрим, каким ты эдуардом на Земле себя покажешь. Я вот, считай, всю жизнь охранному делу отдал. И много таких, как ты, якобы перевоспитавшихся видел. Пока они на зоне сидят — изображают из себя паинек тише воды, ниже травы. А ст?ит им на воле оказаться, в момент забывают, каково оно — длинный срок мотать.
— Так то на Земле, — возразил я. — А у нас всё по-другому, и надо быть последним идиотом, чтобы захотеть вернуться в КоТ.
— Ты Тихушника помнишь, из третьего блока? — вдруг спросил Митрич.
Разумеется, я помнил. На самом деле Тихушника звали Антон Сипягин. Десять тяжких убийств, грабежи, рэкет… В КоТе он отбыл пятнадцать лет вместо двадцати. Пять лет ему срезали за примерное поведение. И действительно, в конце срока его фото можно было вставлять в агитационную брошюру МВД как образец осужденного, заслужившего возвращение в ряды честных граждан.
— Ну, помню, — кивнул я. — А что?