Сокол, № 1, 1991
Литературно-художественный журнал
приключений и фантастики
Дорогие читатели!
Перед Вами первый номер нового литературно-художественного журнала приключений и фантастики «Сокол». Изображение атакующего сокола — древнего символа русских княжеских родов — отличительный знак нашего журнала. Запомните его. Под этим знаком Вы всегда найдете и прочтете нечто захватывающе интересное.
Любители приключенческой и фантастической литературы, возможно, обратят внимание на некоторую схожесть «Сокола» с журналом феноменальной популярности «Искатель». В этом нет ничего удивительного, поскольку главным редактором «Сокола» стал писатель Владимир Рыбин, долгие годы работавший редактором «Искателя» и принесший сюда его традиции.
Первое время наш журнал будет распространяться только в розницу, главным образом через сеть магазинов военной книжной торговли.
Заявки на него можно посылать по адресу: 107078, Москва, ул. Садово-Спасская, д. 3, магазин «Военная книга».
В 1991 году «Сокол» будет выходить ежеквартально. В дальнейшем периодичность увеличится.
Редколлегия
Владимир Рыбин
Золото храма
В недвижном морозном воздухе стояла над плавательным бассейном стена пара. Наверху пар сбивался в кучи, грудился громадными куполами. Солнце искрилось на тех куполах, и перед оторопевшими людьми вставало видение Храма.
Ефим не сразу увидел это чудо. Заболтавшись в метро с давним своим приятелем Гошкой Саватеевым, он вышел с другого конца станции Кропоткинская, — не прямо к бассейну, как собирался, а на площадь. Спохватился уже у выхода, но идти назад было далеко, да и бросать пятак только для того, чтобы пройти станцию, ему не хотелось. Решил перебежать улицу поверху, заторопился, но не смог сразу пробиться сквозь толпу у выхода. Люди, обычно спешившие, сегодня почему-то застревали в дверях. Ефим все же протолкался на улицу и направился налево, к переходу, и вдруг остановился, пораженный видением. Люди молча стояли вокруг Ефима, какая-то старушка торопливо крестилась и бормотала неслышное.
— Никакого чуда нет, — сказал за его спиной надтреснутый голос. — Сегодня взорвали-то, вот и пожалуйста.
Оглянувшись, он увидел старика в шапке с опущенными ушами. Глаза у старика были разные: левый — зеленоватый, искрящийся, со слезинкой, правый — широко раскрытый, немигающий, с черным зрачком, похожим на объектив фотоаппарата.
— Да, да, молодой человек. Как раз сегодня это и было. Ровно полвека прошло. Юбилей.
— Чего? — буркнул Ефим.
— А ты не знаешь — чего? Что тут раньше-то было?
— Церковь какая-то.
— Какая-то!.. Стыдитесь, молодой человек. Пора уж стыдиться содеянного.
— Чего я-то?!
— Забыли, вот чего. А оно не забывается. Хотели адово купалище сотворить на этом месте, а оно, вишь, и из ада видения подымаются, напоминают…
— А, вспомнил, — обрадовался Ефим. — Храм Христа назывался.
— Храм Христа Спасителя. Да-с, молодой человек, символ российский. А символ разве уничтожишь? Говорили, будто бы, взрывая Храм, боролись с религией. А религиозное в людях этим только усилили. А вот памятника, великого памятника, не стало. Значит, не с «опиумом» расправлялись, а с памятью народной. В честь победы над Наполеоном построен храм-то, на народные деньги, да-с…
Ефим вспомнил вдруг, что торопится: в бассейн только опоздай ко времени, все лучшие ящики в раздевалке позаймут. Что-то с ним сегодня неладное творилось: в метро заболтался и тут. Он еще глянул на облако над бассейном и ничего такого, что поразило его вначале, не увидел. День выдался морозный, да солнечный, да безветренный, вот пар-то и скапливается. И уж непонятно было, чего все вылупились на этот пар?
— Это ведь какими глазами глядеть, — сказал старик, будто читал его мысли. — В спешке-то разве что увидишь? Всё бегом, бегом. В беготне да спешке половину России проглядели.
— Да уж… — Ефим хотел сказать что-нибудь поехиднее насчет дурного правого глаза старика, да вдруг подумал, что он у него, наверное, искусственный, стеклянный, и промолчал.
И опять старик удивил.
— Конечно, — сказал он, — обижать-то мы все горазды. Только и знаем, что обижаем друг друга. А может, человек-то, которого ты ругмя ругаешь, и есть тот самый, кто тебе нужен.
— Тороплюсь я…
— Торопись не торопись — вперед себя не успеешь. К тому же купаться сегодня — грех…
— А-а! — Ефим отмахнулся и побежал через улицу. Услышал сзади:
— Потом потолкуем…
Хотел оглянуться да опять махнул рукой: надо было спешить.
Работал Ефим слесарем-водопроводчиком тут, неподалеку от бассейна, можно сказать, в соседних домах, и считал, что не пользоваться таким соседством — вот это уж действительно был бы грех. Заявок на разные ремонты было множество — всего не переделаешь. А раз так, то можно и оторваться на часок: одним починенным краном больше, одним меньше, — что от того менялось?
В раздевалке, к его удивлению, было полно свободных ящиков. Мелькнула мысль насчет сегодняшнего греха, о котором говорил старик, — неужто потому и народу мало? — да не верилось в такую щепетильность москвичей, с рождения обалдевающих от спешки. Везде им надо успеть: на работу, домой, в бассейн, в магазин, — и никуда-то они не успевают, и потому давным-давно не видят ничего перед собой, кроме ими же выдуманных целей. И сам Ефим был не лучше других, да только работа, или, как он любил выражаться, специфика работы у него была такая, что он имел время даже и посидеть с дружками или в одиночку, подумать-порассуждать.
А сегодня он и в самом деле торопился: через час в подвальчик, где было его рабочее место с верстаком, тисками и прочим, должен был заявиться дружок, тот самый Гошка Саватеев, и принести все необходимое для философской беседы. Хорошо после бассейна, после баньки-то! Только опаздывать никак нельзя было, не из тех Гошка, кто мог долго ждать, когда все с собой, откупорит, не задумается.
Раздевался он поспешно, будто подгоняли, в душевую зашел на миг, только чтобы натянуть плавки да резиновую шапочку, и так же торопливо сбежал по ступеням в теплую, как в ванне, воду. Вода Ефиму не понравилась сразу. Пахло от нее сегодня особенно остро хлоркой и еще чем-то. Он плыл по пустынной дорожке, справа и слева обозначенной красно-белыми поплавками, и все принюхивался. Решил, что# пахнет не иначе, как мочой, и почти перестал дышать, и как можно выше поднял голову. Над водой стлался густой пар, в этом пару ничего не было видно.
По соседней дорожке навстречу проплыл толстый дядька с вытаращенными глазами, брызги от него летели во все стороны, и Ефим отвернулся, чтобы не попало на лицо. Доплыв до кафельной стенки, он, как обычно, высунулся из воды по пояс и сразу почувствовал, как же силен мороз. Даже здесь, под шапкой пара, он ощутимо хватал за плечи. Вспомнил: на термометре у входа в бассейн было ниже тридцати. Сразу же почувствовал, что озябла голова. Обычно голова согревалась частым подныриванием, но сегодня подныривать не хотелось. Он закрыл голову ладонью и вдруг ни с того, ни с сего затосковал. Было такое ощущение, будто он потерял что-то очень для себя дорогое или забыл что-то важное. Огляделся. Недвижная поверхность воды мертво поблескивала, и никого вокруг не было, и никаких звуков не доносилось ниоткуда, будто все, кто пришел купаться, уплыли, внезапно поразбежались. Только за сетчатым заграждением маячила одинокая черная фигура. Зевак там, за сеткой, всегда было много, и Ефим обычно не обращал на них внимания. А теперь присмотрелся и, к удивлению своему, узнал старика, того самого, что приставал к нему у метро.
Купаться Ефиму совсем расхотелось. По такой же пустынной дорожке он проплыл обратно, вылез и хорошенько вымылся под душем. Время теперь у него было, и он не торопился. Неспешно оделся, вышел в салон-чик, где в креслах всегда отдыхали распаренные, расслабленные купальщики, и первое, что увидел — сверлящий, немигающий глаз старика. Этого уж он и вовсе не ожидал и в растерянности застрял посередине салона. Ему показалось, что если сейчас пойдет к выходу, то старик тоже встанет и пойдет следом, и это будет черт те что.