Ровно в 14.00 стартовала первая группа Алексея Череватенко, взяла курс на Крым.
За нею ушел транспортный «вульти», когда-то восстановленный инженером Юдиным и техником Моисеевым. Его повел майор Рыкачев.
На следующий день взлетели последние самолеты, ведомые капитаном Демченко.
Истребители Шестакова с одиннадцатью алыми звездочками на борту — количество сбитых самолетов — и Верховца, с пятью звездочками, были разобраны и погружены на канонерские лодки. Сами они ушли вместе с Военным советом Одесского оборонительного района на торпедных катерах.
Прежде чем взобраться на катер, Лев по-братски обнял своего шофера:
— Василий, дорогой, езжай в порт, к теплоходу, на который грузится полк, встретимся в Севастополе. До свидания!
— До встречи, дорогой товарищ командир! Я еще повожу вас на нашей «эмочке», — ответил Василий.
Погорелый отправился в порт, нашел теплоход, где посадкой людей полка занимался старшина Кацен.
— Слушай, Даниил, помоги погрузиться с машиной.
— Вася, это исключается. Каждый метр площади, каждый килограмм груза на учете.
— Ну что ж, тогда до встречи в Крыму! — Василий взял под козырек.
— Ты куда? Бросай машину, кому она сейчас нужна! Садись, пропадешь же, — крикнул ему вслед старшина.
— Не пропаду, — заверил Погорелый. — Машину бросает последний шофер…
Авиационный полк, произведший с 22 июня по 14 октября 1941 года 6608 боевых вылетов, сбивший 94 самолета и три планера, уничтоживший до 30 самолетов на земле, а также большое количество другой боевой техники и живой силы противника, покидал город, за который отдали свою жизнь лучшие его воздушные бойцы.
Небо Одессы оставалось беззащитным. Но еще несколько дней вражеские летчики с большой опаской появлялись в нем, не веря, что их больше не встретят краснозвездные мстители — летчики-шестаковцы.
А командир и комиссар в это время в каюте торпедного катера подводили итоги одесской эпопеи, прикидывали, сколько техники и людей потребуется для восстановления полка.
Они были уверены, что из Крыма начнется наступление, в результате которого они снова вернутся в свою родную героическую Одессу…
НАГРАДЫ НАХОДЯТ ГЕРОЕВ
В каюте военного катера, который, словно щепку, бросало разбушевавшееся море, Лев Львович и Николай Андреевич чувствовали себя неуютно и беспомощно, как капитаны, лишившиеся своих кораблей.
Томительное бездействие после столь напряженной боевой жизни, сознание, что пришлось покинуть город, за который пролито столько крови, тревога за полк, за людей — все это огорчало, терзало, мучило.
— И зачем нас посадили на эту злосчастную посудину?! — возмущался Шестаков. — С полком куда легче было бы…
— Таким было решение командующего оборонительным районом, — ответил Верховец. — Он решил любой ценой сохранить весь руководящий состав для предстоящих боев в Крыму. Тут мы ничего изменить не могли.
— Руководящий состав сохранится, а где гарантия, что нам будет кем руководить? Доберутся ли летчики до Крыма? Вон какая погода — буря, ливень.
— Старшими групп пошли надежные люди, — попытался успокоить командира Николай Андреевич. — Думаю, все обойдется…
Но у него самого кошки скребли на душе. И неспроста. Уже первая группа во главе с Алексеем Череватенко приземлилась в крымском поселке Кунан, но без комиссара эскадрильи Дубковского. Ни сам Череватенко, ни Королев, Тараканов, Педько, Серогодский, ни другие летчики группы не видели, куда девалась его машина. Неужели что-то случилось над морем? Тогда никому уже не удастся узнать о последних минутах Дубковского.
Но в гибель его никто не хотел верить. Находчивый, решительный, любивший жизнь комиссар не мог уйти из нее вот так, незаметно.
Надеялись, придет транспортный «вульти», может, его экипаж знает что-либо, дающее основание считать Дубковского живым.
Но и «вульти» задерживался… Все страшно обрадовались, когда итальянский тихоход появился на горизонте. Это был его последний рейс: коснувшись земли, он начал на пробеге рассыпаться по частям. Хорошо хоть никто не пострадал. Майор Рыкачев, соскочив на землю и убедившись, что все живы и невредимы, прощально взмахнул рукой в сторону покосившегося полуразрушенного самолета, сказал: