Потихоньку он приблизился к ней, как бы подгоняя себя к изгибам ее тела. Ощутив своей грудью ее упругую и теплую грудь, он чуть не вскрикнул от переполнявшего его желания. Раздвинув коленом ее сомкнутые ноги, он вжался в нее, чувствуя, как она задрожала в ответ. Мускулы его непроизвольно сжались, потом расслабились, и вскоре все тело конвульсивно содрогалось, словно в экстазе. Торн понял, что если не совладает с собой, то не сумеет сдержать обещание доставить ей все возможные наслаждения, и мысленно приказал остановиться. Прижавшись к ее губам, он ожидал почувствовать ответный поцелуй, но она лежала напряженная, отвернув лицо и сжимая руками простыню.
— Расслабься, — мягко приказал он.
— Не могу, потому что я чувствую себя загнанной в ловушку, — дрожащим голосом, но твердо сказала она. — У меня нет другого выбора. Я совершенно беспомощна.
— Беспомощна?! — Торн взял ее руку, разжал пальцы и дотронулся ими до своей пульсирующей плоти. От этого прикосновения он чуть было не взорвался, но сдержался из последних сил, стиснув зубы. — Ты имеешь власть делать со мной такое и говоришь, что ты беспомощна?!
Мартина попыталась вырвать руку, но он удержал ее.
— Почувствуй меня, — тяжело дыша, сказал он. — Почувствуй, что ты со мной делаешь. Почувствуй, как я готов войти в тебя. Я так хочу тебя и знаю, что ты тоже хочешь меня.
— Нет, я не хочу тебя!
— Я не верю тебе. — Торн позволил ей убрать руку. Задрав подол ее рубашки, он лег на нее. Мартина попыталась увернуться, оттолкнуть его, но он схватил ее руки в один огромный железный кулак. Другой рукой Торн гладил набухшую и уже влажную плоть ее лона. — Твое тело говорит само за себя. Оно хочет меня.
— Да, мое тело, но не мое сердце. Теперь я чувствую себя не просто игрушкой в твоих руках. Я чувствую себя униженной, будто меня берут насильно и против моей воли.
— Насильно?!
— Да ты взгляни на нас! — закричала Мартина сорвавшимся голосом. — Как еще я могу себя чувствовать, скажи?..
О Боже, подумал он, глядя сверху вниз на плачущую в его руках женщину. А ведь он хотел быть нежным, хотел покорить ее своей мягкостью, дать ей почувствовать себя хозяйкой его тела, и что же… вместо этого он потерял контроль над собой и сделал только хуже.
Торн отпустил ее, встал с кровати и поправил ее рубашку.
— Я не хотел этого, Мартина. Все, что я хотел…
— Ты хотел соблазнить меня, понимаю. — Она села, потирая затекшие после его кулаков запястья. — Но ты совершенно напрасно придавал этому такое значение, ведь я твоя жена и по закону не имею права отказать тебе, так что было бы намного проще, если бы ты не стал ничего выдумывать, а просто быстренько сделал свое дело и освободил меня от этой пытки.
— Но я не хочу, как ты говоришь, быстро, я хочу любить тебя долго и нежно.
— Почему именно меня? А не какую-нибудь из кухарок? Ведь именно такие женщины в твоем вкусе, разве нет?
— Теперь у меня есть ты, и только тебя я хочу любить, неужели ты не понимаешь?!
Мартина внимательно, испытующе посмотрела ему в глаза, и в какой-то момент ему показалось, что он прочел в них понимание… но тут они сузились в щелки, а потом резко расширились, словно ее осенила какая-то мысль.
— Ты хочешь от меня ребенка! — сказала она. — Теперь я наконец действительно поняла, в чем тут дело. Эти твои знаки нежного внимания, эти поцелуйчики… это все было частью твоего плана постепенно соблазнить меня. Я для тебя всего лишь инструмент.
— Мартина, как ты только можешь…
— Ты ведь теперь барон, — продолжала она, — а баронам нужны наследники, законные сыновья. Удовлетворить тебя может любая, но вот родить тебе законных детей, наследников, могу только я.
— Наследников? — Он стал натягивать штаны, в сильнейшем замешательстве глядя на жену. — Так ты думаешь, что я… — Торн потряс головой, не веря в происходящее. — О Господи, Мартина, да я и в мыслях этого не имел. Я хотел тебя, тебя одну, вот и все.
— Нет, и вовсе не меня, — обхватив руками согнутые колени, возразила Мартина. — И если даже дело не в наследниках, то значит, ты просто нуждаешься в разрядке, только и всего. А для этого годится любая.
— Если бы это было так, то я уж, наверное, не стал бы досаждать тебе, а отправился бы прямиком к толстухе Нэн.
Она, казалось, не понимала.
— К хозяйке борделя в гавани, — пояснил Торн. — И ни одна шлюха не стала бы обвинять меня в том, что я, видите ли, играю ее чувствами.
— Ну так иди же, — с нарочитым безразличием сказала Мартина. — Я прекрасно тебя понимаю, понимаю, что у тебя есть потребности, которые должны быть удовлетворены. И если ты пришел ко мне сегодня утром именно за этим и я не сумела, как подобает супруге, приласкать тебя, то я не против, иди себе, пожалуйста…
— Но я этого не говорил! — «О Боже, она становится невыносимой!»
— Я прекрасно тебя понимаю…
— Да ни черта ты не понимаешь! — Торн шагнул к ней, пытаясь обнять, но она увернулась и толкнула его.
У него вдруг все вскипело. Резко развернувшись, он увидел большое окно и не думая тут же обрушил на него свой кулак. Стекло разбилось. Он услышал, как охнула Мартина, когда из разрезанной руки ручьем хлынула кровь. Она подбежала к шкафу и вернулась с полотняной рубашкой. Разорвав ее на две части, она принялась перевязывать его рану. У него вдруг закружилась голова, он перестал ощущать свою руку.
Несколько минут они молча стояли друг против друга, потом он тихо сказал:
— Наверное, ты права, мне действительно надо съездить в Гастингс. Так будет лучше для нас обоих.
Она хотела было что-то сказать и уже открыла рот, и по выражению ее глаз он подумал, что она сейчас попросит его остаться. Но тут она прикусила губу и отвернулась от него, обхватив себя руками.
Он схватил свой плащ и снял меч со стены.
— Я вернусь завтра утром.
Она кивнула, не глядя на него. Он открыл дверь и столкнулся нос к носу с Клэр, выронившей из рук поднос с вином и хлебом.
— О, простите меня, мой господин! — заверещала она, падая на колени и бросаясь суетливо подбирать осколки.
«Вечно она путается под ногами и почему-то в самые неподходящие моменты оказывается где-нибудь поблизости с вином или едой, которые никто и не просил ее приносить», — подумал Торн. Боясь, что не сдержится и ответит ей какой-нибудь резкостью, он круто развернулся и молча пошел прочь.
Ночью Мартина проснулась от яростного стука в дверь ее спальни. Она инстинктивно повернулась на постели, шаря рукой на соседней половине, прежде чем вспомнила, что Торна здесь нет: он уехал в Гастингс. Было уже далеко за полночь. Кто это может быть в столь поздний час?
— Миледи! Миледи! — Дверь распахнулась, и в комнату влетела Фильда, в ночной рубашке, с фонарем в руках. — Миледи, это Бернард, он здесь!
— Бернард?! — Мартина откинула покрывало и спрыгнула с кровати, подбегая к окну.
Она глянула вниз и ахнула. Десятки вооруженных всадников толпились вокруг входа в замок, некоторые из них спешивались и бежали внутрь с факелами в руках. Она услышала топот ног на лестнице и знакомый голос, отдающий отрывистые команды, — голос Бернарда.
Подскочив к двери, она заперла ее, потом вспомнила о двери, ведущей в церковь, и заперла ее тоже.
— Что происходит, миледи? — закричала Фильда, слыша приближающиеся шаги. — Что ему нужно?
— Думаю, ему нужна я, — дрогнувшим шепотом произнесла Мартина.
— Матерь Божья, сохрани нас, — запричитала служанка. — Ах, если бы сэр Торн был сейчас дома.
Мартина услышала голос Бернарда за дверью: «Вот эта дверь» — и увидела, как поворачивается дверная ручка.
— Отоприте, миледи! — заорал он.
Фильда перекрестилась.
— Что нам делать, что делать, госпожа?!
— Ему нужна я, — хладнокровно повторила она, почувствовав, как с этими словами на нее нисходит спокойствие и возвращается присутствие духа. — Ты можешь ускользнуть, Фильда, не привлекая к себе внимания…