– Побоимся? – ощерился Чарога.
– Если все так, как вы сказали, то там сейчас такое… – Щеголь поморщился. – Кости на костях… Но делать нечего. Вы мне нужны.
– Тебе? – угрюмо глянул на него Чарога.
Ему было за тридцать, но перед этим парнем, вдвое моложе, он почему-то ощущал младшим себя, и это очень досаждало.
– А кто ты? – с дружелюбным любопытством прямо спросил Велеб. – Я лицо твое вроде бы знаю, а имени не припомню.
– Ха! – Тот дернул плечами, будто услышал очень смешную глупость. – Мой брат хочет расспросить вас еще раз, как все это было.
– Но кто твой брат?
– Мистина Свенельдич! – с таким выражением пояснил наконец щеголь, будто его спросили, кто повелевает громами небесными, и вынудили объяснять, что Перун. – А я – Лют.
«Дураки совсем, что ли?» – без слов договорили его выразительно поднятые ровные брови.
И Велеб сообразил, почему это лицо кажется ему знакомым. Лют походил на Мистину, как только могут быть похожи два человека с разницей в возрасте лет шестнадцать-семнадцать. Те же длинные светло-русые волосы, правильные черты, острые скулы, глубоко посаженные глаза, лишь у старшего брата имелась на носу горбинка от перелома, а у младшего лицо было более продолговатым и худощавым. И если Мистина источал повелительную уверенность, не делая лишних движений, то весь облик Люта дышал неудержимой гордостью – собой, своим родом и высоким положением.
– Вы пойдете со мной, поживете пока у нас на дворе, чтобы под рукой были, – продолжал он.
– И будьте благодарны! – добавил другой парень, стоявший у него за плечом. Темноволосый, со степняцкими глазами, внешностью он напоминал печенега-полукровку, но по-славянски говорил чисто и свободно, как на родном языке. – У нас многие думают, что от вас толку не будет. Вы же дважды выжили там, где погиб ваш вождь. Вы бросили на поле боя тела уже двух своих вождей! У нас таких назвали бы трусами.
– Что ты сказал? – Чарога с искаженным от злости лицом подался к нему.
– Тихо! – повелительно бросил ему Лют, одновременно плечом загораживая своего спутника. – Ильмет, закрой пасть. Если бы они не сбежали, у нас теперь не оказалось бы ни одного видока, и пришлось бы трупье допрашивать, что там случилось и почему.
– А если бы они не сбежали с Хазарского моря, мы бы не знали, как закончил Хельги Красный, – насмешливо дополнил Ильмет.
– Княгиня же хотела знать, как погиб ее сводный брат. Кто-то из вас был с Хельги на Хазарском море? – полюбопытствовал Лют.
– Мы трое были, – Размай кивнул на Чарогу и Стояню.
– У нас был такой князь, что ты… – Чарога бросил на Люта вызывающий взгляд. – Тебе за десять лет столько не содеять, сколько он за три года успел.
– Чего я не спешу совершить – так это погибнуть за тридевять земель. Я пока что возвращался из своих походов. И ходил в них не зря! – Лют многозначительно поднял мизинец с витым золотым колечком, видимо, знаменовавшим какие-то деяния, которыми он гордился. – Ну, так вы пойдете со мной или будете ждать, пока Хельги Красный родится вновь?
– Я в талях, – напомнил Велеб. – Моей судьбой князья владеют.
Несмотря на самый высокий род в этом гриде – не исключая и Люта Свенельдича, – Велеб менее всех имел право распоряжаться собой. Он не был рабом, но не был и вполне свободным. Род Люботешичей передал свои права на него киевским князьям. Завоевал это право Ингорь, но унаследовал Святослав. И теперь тот, тринадцатилетний отрок, имел над Велебом права родного отца.
– Ты же сын князя люботешского?
Велеб отметил: что-то не так. Потом сообразил: Лют не назвал его, как все, Селимировым братаничем. Видимо, Люту имя Селимира ничего не говорило, а вот родство Велеба с нынешним главой Люботешичей было важно.
– Княгиня мне позволила взять вас. Вижу, от тебя толк будет, – благосклонно кивнул он Велебу. – А вы? – обратился Лют к остальным беглецам.
Чарога отвернулся. Стояня насупился. Они знали, что за боярина и товарищей нужно мстить, но признать своим новым господином парня, лет на десять моложе их обоих, пока было не под силу. Если бы они знали, как Свенельдич-младший отличился на Деревской войне и за что получил свои награды, то примирились бы с ним легче. Но зимой он вместе со своим братом находился в другой части войска, шедшей к Искоростеню с юга. А рассказывать о своих подвигах Люту не приходило в голову: он был уверен, что о них и так знает весь свет.
Размай взглянул на Чарогу, потом на Велеба. Потом вздохнул:
– Я с тобой. Коли будут мстить за наших парней, за боярина… я пойду хоть… со всяким, кто поведет.
Они с Велебом оба были из десятка Ислива, потому и оказались в одной страже. Десяток в дружине – все равно что семья в роду, и Размай не хотел потерять то, что у него осталось.