– Ладно, давай дальше, – велел Мистина.
Велеб рассказывал дальше: как метался меж изб, пытаясь скорее разбудить товарищей, а тем временем у него за спиной чужаки убивали всех, кто выбегал им навстречу.
– Точно ли всех перебили?
– Может, вы так быстро бежать пустились, что не видели, кто еще остался? – дополнил Лют.
– Нет, – Велеб качнул головой. – Мы последние были живые. Я, прежде чем на забороло лезть, весь двор оглядел. Никого на ногах не осталось.
– И Перезван истинно мертв?
– Я видел, как его убили, – Велеб на миг опустил глаза. – Два копья… Щит ему нижним зубом цепанули и в сторону отвели, – по сложившейся в дружине привычке он изобразил руками, как это было, и по глазам слушателей видел, что перед ними это зрелище встает очень ясно. – А прикрыть его из отроков некому было…
– Что это были за люди, опиши, как они выглядели, – предложил Мистина. – Славяне, варяги, хазары?
– Да какие хазары? – Велеб чуть не засмеялся такому нелепому предположению. – Не варяги. Славяне, по всему видно, свиты обычные, из опоны, в руках копья, луки, топоры…
– Мечи были?
– Я ни одного не видел.
– Шлемы?
– Два… или три. Щиты были, вот что странно. У всех. Сделаны как обычно, но дегтем вымазаны. Черные и воняли.
Мистина переглянулся со своими людьми. Значение этого известия они оценили. В быту славянских оратаев щиту не находилось ровно никакого применения, а сделать его – и умение требуется, и лишние средства, ведь нужен умбон из железа, его под кустом не найдешь. В случае большой войны собираясь на рать, оратаи брали копья-рогатины, луки и обычные рабочие топоры, пересадив их на рукоять подлиннее. Щиты, как и шлемы, имелись только у оружников состоятельного вождя, способного содержать постоянную ратную дружину.
– Готовились, – обронил сидевший слева от Мистины мужчина с желтыми острыми глазами, резковатыми чертами лица и рыжеватой бородкой.
– И они умели с ними обращаться? – спросил второй – с продолговатым варяжским лицом и очень светлыми волосами. По-славянски он говорил свободно, но слышно было, что язык этот ему не родной. – С щитами?
– Как тебе показалось, у них был опыт? – уточнил Мистина. – Сражений, я имею в виду.
Велеб задумался. Чем опытный в обращении с оружием человек отличается от неопытного, он за эти два года хорошо уяснил.
– Д-да, – не совсем уверенно отозвался он. – Они были в бою… не в первый раз. Они… все делали быстро, словно все знали, куда бежать и что делать… Не суетились, не метались, но и не мялись, от трупов не шарахались. Но бились… – он еще раз заглянул в свои воспоминания о скоротечной битве, – наши лучше бились. Наши были опытнее. Даже я, – он чуть улыбнулся, вспомнив свою единственную мгновенную схватку с кем-то из чужаков, которого толком не успел разглядеть из-под щита. – Но тех оказалось уж очень много. На каждого нашего – человека по четыре, по пять…
– Ваших было с полсотни, значит, этих…
– Сотни две с половиной – три, – Велеб еще раз вызвал в памяти, как видел с заборола надвигающуюся на городец волну.
Тогда-то ему показалось, что чужаков с две тыщи.
– Три сотни с щитами и опытом! – повторил Ратияр. – Чьи же это могут быть? У Благожита разве есть оружники? И с кем он воевал, откуда им было взять опыт?
– Они кричали «Хотимир!», – напомнил Велеб. – А это, говорят, Благожитов пращур.
– Боевой чур у них был?
– Нет. Я не видел.
– И стяга не было?
– Не было.
– Кто у них был главный?
– Я видел перед воротами, когда уже все они вошли, одного в шлеме. Впереди бежал и орал. Но я его не знаю. Да и знал бы – они же морды себе все сажей вымазали.
– Чего? – Мистина переглянулся со своими людьми; это известие их поразило. – Сажей?
– Ну да. Будто ряженые в Карачун.
Мистина еще раз глянул на своих товарищей.
– Хрена се Карачун… – обронил Ратияр.
– И свиты на всех белые. Я еще подумал: будто из Нави выползли.
– Так, значит… без сажи вы могли бы их узнать? – сообразил Мистина.
– Они боялись, что вы их узнаете! – подхватил за братом Лют.
Велеб лишь развел руками. Он лишь видел, но не брался истолковать увиденное.
Ему задавали еще вопросы: кто был в городце из жителей, кто где находился, какое было добро, какая скотина… Он добросовестно отвечал, стараясь все припомнить. Когда его наконец отпустили, на смену ему в гридницу ушел Размай. Потом рассказал, что и его спрашивали почти о том же – с поправкой на то, что мог видеть он, почти все время сражения остававшийся на забороле.