– Завтра еще с теми двумя поговорим, но едва ли они что добавят, – сказал Мистина, отпустив Размая. – Это двое и потолковее, и лучше настроены на разговор.
– Дай я пойду тех двоих еще потрясу, – предложил Лют. – То-то и чудно, что говорить не хотят – а должны хотеть мстить за своего боярина любимого!
Мистина взглянул на Ратияра. У него была мысль, по какой причине двое других Перезвановых отроков не хотят говорить с киевскими боярами, но он сильно сомневался, что те двое тоже могли до нее додуматься.
– Но по всему выходит – дреговичи! – продолжал Лют. – Иначе к чему им рожи мазать?
– Чтоб страшнее было, – хмыкнул Ратияр.
– Людей Хельги Красного хотели напугать чумазыми мордами? – усмехнулся Альв. – Они ж не дети малые, они видали и похуже. На Боспоре заживо сгоревших…
– А те бесы об этом знали?
– Но они не охренели, а? – воскликнул Лют. – Вот так, ни за что, взять и вырезать чужую засаду? Если мы теперь вырежем у них три-четыре веси, то будем правы.
– Святослав жаждет крови, – напомнил Мистина. – Или славы, но тут обое рябое[9]. Эльга хочет от войны его удержать. Он еще слишком юн, чтобы воевать непрерывно. Если так бойко начать, то можно и до пятнадцатилетия не дотянуть. А другого сына у нее нет. Случись с ним что – и ее наследниками станут дети Тородда.
– Но что же поделать? – Альв развел широкими ладонями. – Кровь пролилась, пятьдесят четыре отрока да сам боярин с домочадцами – это не еж нагадил. Князь не может просто взять и утереться.
– Нет. Я вам больше скажу. Нам нужны новые данники, пока древляне не оправятся от разгрома, не выйдут из лесов, не разведут заново скотину и не засеют делянки. И здесь такой подарок – повод для войны с Благожитом. Я был уверен, что мне придется его придумать – а мне сами же дреговичи его на рушнике шитом поднесли.
Лют напряженно смотрел в лицо старшего брата. Его ум внушал Люту восхищение и робость – он не верил, что даже семнадцать лет спустя сам станет настолько умным. Понимание замыслов брата давалось Люту с трудом, и это было особенно досадно в таких случаях, как сейчас – когда он чувствовал, что от успеха зависит судьба державы.
– Жаль Перезвана, – вздохнул Альв, – и дренгов его тоже. Самкрай взяли, против конницы Песаховой выстояли, половину Вифинии прошли, огнеметы дважды прошли… и вот так вырезаны у себя дома невесть кем, какими-то йотунами с чумазыми рожами, не пойми за что и почему…
– Судьба! – развел руками Ратияр. – И похуже бывает, помнишь Радульва? Через какие хрипеня прошел человек, в сорока сражениях уцелел, а погиб от руки девки, и то по собственной же дури?
– Вот именно – судьба сама ничего не делает, – подхватил Мистина. – Все людскими руками. А люди просто так других людей не убивают, да в мирное время. Поссорься Перезван с местными из-за дичи или из-за девок…
– Если двое-трое сбегали тайком на игрища и попортили пару девок – это не повод вырезать полусотенную засаду, – Ратияр покачал головой. – Ну, прислали бы старейшины просить выкуп за обиду. Перезван бы заплатил. А так – это же война. Благожит хотел войны?
– То-то и странно, – Мистина взглянул на него. – С чего Благожиту такие подарки нам подносить?
– Да если бы он понимал, что это подарок!
– А мы хотим с ним войны? – тихо, с неловкостью из-за своей недогадливости уточнил Лют.
«Мы» – это круг русской и полянской знати, для которой война означала сегодня добычу, полон и ратную славу, а завтра – ежегодную дань мехами, медом, воском, полотном. Это было ему очень даже понятно: свою Деревскую войну Лют начал с удачного налета на Малин, привел скотину и полон.
Война подарила ему двух молодых жен знатного рода, за которых не было уплачено вено.
Мистина ответил не сразу, и Лют, за полгода совместной жизни успевший его узнать, видел, что брат отчасти раздосадован. Он еще не мог точно оценить положение дел, но уже знал – решению будет мешать борьба различных людских желаний. Войны хотела дружина и многие бояре, но не хотела княгиня. А с желаниями княгини Мистина должен был считаться больше, чем с желаниями бояр и даже своими собственными.
Мистина посмотрел на Люта, и взгляд его смягчился. У него всегда теплело на сердце, когда он видел это свежее лицо, этот наморщенный лоб, пушистые русые брови, приподнятые в отчаянном усилии мысли, эти ореховые глаза, в которых тоже отражалось мучительное желание поскорее все понять. Отважный, решительный, его младший родич отлично исполнял поручения, даже сложные и опасные, на него можно было положиться в любом деле – где ему заранее подробно объяснили, что и как. Надежных и храбрых людей Мистина всегда ценил, кто бы они ни были. Но вместе с Лютом в жизнь его вошла очень редкая гостья – любовь. И этим Лют помогал Мистине тащить тяжеленный воз всех его дел и обязанностей в куда большей мере, чем сам думал.