— Молодец! — хвалит Пал Палыч.
Серебряная рыбная гора совсем рассыпалась, а большой рыбы всё нет и нет.
— Где же она?
— Кто? — спрашивает Пал Палыч.
— Большая рыба… Её не поймали?
— Как — не поймали! Это и есть большая рыба. Видишь, сколько наловили. Большая рыба — это большой улов. Ясно?
ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ
Кирик видит странный сон. Странный и страшный.
Будто зима, будто мороз, будто синие льдины покачиваются на тёмных волнах.
А он сидит в нартах, Кирюха везёт его. Кирюха вырос, у него большие ветвистые рога.
Нарты летят по воздуху, как ковёр-самолёт. Внизу темно, холодно, страшно. Там море, там синие льдины. Вот-вот он упадёт туда…
Кирик кричит: «Не хочу, домой беги!» А Кирюха не слушает, летит и летит.
Кирик ещё громче кричит и вдруг чувствует чью-то прохладную руку на лбу, на щеках. Рука чужая, не мамина. И голос чужой:
— Что-то нехорошее приснилось…
В каюте почему-то горят все лампы, хотя и так светло. У койки, рядом с Пал Палычем, стоит незнакомая тётя.
— Где мама?
— Спокойно, браток! Доктор считает, что твоей маме будет лучше в санчасти. Там всё под рукой, там тише.
Пал Палыч волнуется, незнакомая тётя встревожена. И Кирику тревожно, он плачет.
— Ну, вот! — говорит тётя. — Мужчина — и в слёзы!
Кирик всхлипывает совсем как маленький:
— К маме хочу-у-у! К ма-аме!
Пал Палыч садится на койку, рокочет:
— Потерпи до утра, браток. Маме нужен покой. А мы вместе побудем.
— Утром придёшь ко мне? — Незнакомая тётя целует Кирика, уходит.
Пал Палыч гасит свет, снимает китель, садится на койку. Берёт руку мальчика, гладит её.
— Так-то, браток! — вздыхает Пал Палыч. — Бегут годы! Давно ли с твоим батей жил в одной каюте? Теперь вот какой у него сынок!
— Когда жили? — говорит в подушку Кирик.
— Всю войну… Плавали на «Крепыше», рыбалили на других траулерах. Потом были на фронте. Я фронтовой друг твоего бати. Твой батя тогда был молоденький боевой паренёк.
— Расскажите про войну, — просит Кирик.
— Не время, браток. На земле уже петухи голосят. Самая пора спать!
Пал Палыч укрывает Кирика тёплым одеялом, ложится на свою койку. И тут же засыпает крепким моряцким сном, слегка похрапывая.
Кирику не спится, он вздыхает, крепко зажмуривает глаза. Не идёт сон!
И тут он вспоминает, что дядя Вася однажды показал ему санчасть, — там иллюминаторы большие, как окна в доме. Мама, конечно, тоже не спит, и ей будет приятно, если он придёт к ней.
Кирик одевается, неслышно выходит из каюты, бежит по длинной резиновой дорожке и выходит на палубу.
На палубе прохладно, разгулялся ночной ветер. Море тёмное, небо зелёное.
Солнца не видно. В одном месте, у самой воды, небо розовое и море будто накалилось. Пожалуй, там и спряталось солнце.
Вот и загон. В нём пусто. Куда девался пыжик?
— Кирюха, Кирюха! — тихонько зовёт Кирик.
Тишина.
— Ки-рю-ха-аа!
Раздаётся строгий голос:
— Это кто шумит по ночам?
Выходит заспанный кок. Это не страшно! Спиридоныч добрый. Он подхватывает мальчика, подбрасывает его.
— Что, дружка потерял?
— Убежал… Ещё утонет!
— Спасут, — смеётся кок и раскачивает Кирика. — Ты чего тут кричишь? Спать надо.
— У меня мама больна, она в санчасти… Я пошёл проведать её, а Кирюха пропал.
— Так бы сразу и сказал. — Спиридоныч крепко прижимает к себе Кирика.
Они входят в тёмный коридорчик перед камбузом. Там, в тепле, лежит Кирюха. Морда у него довольная, ему хорошо.
— Пустил до утра, — говорит Спиридоныч. — А то ещё замёрзнет на палубе.
Кирику хочется рассказать дружку про маму, про незнакомую тётю, да при чужих он не разговаривает с олешкой.
Всё-таки он говорит пыжику:
— Побудь тут, а я проведаю маму.
Спиридоныч не отпускает Кирика:
— Вместе пойдём.
Вот беда! Иллюминаторы санчасти прикрыты занавесками, ничего не видно, что там делается.
— Спит твоя мама, — шепчет кок. — Пойдём-ка. Утро не скоро.
— Не пойду! — упрямится Кирик.
— Тогда и я не пойду. Будем вместе на ветру мёрзнуть. А я старый, люблю тепло.
Кирику жаль Спиридоныча, уходить тоже не хочется, а вдруг его пустят к маме?
Спиридоныч ёжится от холода, спрашивает:
— Так как же? Будем на палубе ночевать?
— Ладно, пойду, — соглашается Кирик.
«ЖИЛ ОТВАЖНЫЙ КАПИТАН…»