— Для Рима, видимо, так и было бы. Греческая церковь, возможно, была бы не так глуха.
Геро покачал головой.
— Невзирая на все свои разногласия, обе церкви едины в том, что любую книгу, свидетельствующую о человеческой природе Христа, объявят омерзительной ересью.
— Таким образом, если бы у нас осталось евангелие и мы попытались бы его продать, нас, возможно, сожгли бы как еретиков.
— Может, так далеко дело и не зашло бы, но евангелие они сожгли бы непременно.
Некоторое время Валлон ехал в молчании.
— Геро, если ты этим надеялся утешить меня, у тебя ничего не получилось.
— Я подумал, что вам будет интересно это узнать.
— Ты прочел только несколько отрывков. У Косьмы была возможность изучить книгу целиком. Он был ученым человеком. Он, должно быть, как и ты, понимал эти трудности, но, тем не менее, это не остудило его желания завладеть ею.
— Более всего прочего он жаждал истины. Возможно, у Фомы он нашел некие откровения, способные потрясти весь христианский мир до основания.
— Вроде тех тайных слов, которые, как говорит Фома, высекут огонь из камней?
— Возможно. Или это могло быть что-то другое, относящееся к смерти Иисуса и его воскрешению.
— В каком смысле?
— Я, пожалуй, не решусь говорить об этом вслух. Это богохульство.
— О гибели моей души можешь не волноваться. Давай выкладывай.
— Хорошо.
Геро собрался с мыслями.
— Из некоторых источников известно, что Фома проповедовал в Индии и многих людей в тех краях обратил в веру. Косьма встречал несколько общин и посетил гробницу Фомы недалеко от города Мадрас. Они называют себя «христианами апостола Фомы», но Косьма говорил мне, что они принадлежат к несторианской секте.
— Я мало что о них знаю, кроме того, что католическая церковь объявила их еретиками.
— И подвергла жестоким проклятиям. Несторий жил на четыре столетия позже Фомы и гак же, как и последний, сомневался в божественной природе Иисуса. Несмотря на это, он был архиепископом Константинопольским, он проповедовал, что у Христа было две различные ипостаси, божественная и человеческая, и что искупление грехов человечества заключается не в божественной сути Иисуса Христа, а в его человеческой жизни, полной искушений и страданий. Православная церковь расценила очеловечивание Христа возмутительным, и на Вселенском соборе, созванном императором, Нестория осудили и лишили сана. Однако его учение распространилось на востоке, в Персии и Индии. Думаю, местные христианские общины их с радостью приняли в свое лоно, потому что их доктрина была очень близка тому, что проповедовал апостол Фома.
Валлон обмозговал услышанное.
— Но это вряд ли потрясет христианский мир. В чем тут откровение?
— Думаю, мне не следует рассуждать дальше на эту тему.
— Ах, ну ради Бога!
— Что бы это могло такое быть, от чего Фома усомнился в божественности Христа?
— Меня об этом не спрашивай. Я знаю свой символ веры и «От-че наш», и на этом мои познания заканчиваются.
— В Библии есть намек. В Евангелии от Иоанна, там где воскресший Иисус явил себя всем апостолам, кроме Фомы, помните?
— Конечно! Фома неверующий. Он заявил, что отказывается верить в то, что Христос восстал из мертвых, пока не увидит его во плоти и не вложит персты в раны его. — Валлон бросил на Геро пристальный взгляд. — Он сомневался, но Иисус развеял его сомнения. Мы совсем не продвинулись.
Геро ничего на это не ответил. Франк посмотрел на небо, как будто ожидал увидеть там свидетеля их беседы. Он слегка склонился к Геро и понизил голос:
— Ты что же, хочешь сказать, что Фома не видел воскресшего Христа?
— Я говорю, что если он был свидетелем воскрешения, то у него не могло быть поводов сомневаться в его божественной природе.
Валлон заговорил еще тише:
— Ты имеешь в виду, что, по свидетельству Фомы, Иисус не воскресал из мертвых? Что он такой же смертный, как и любой другой человек?
— Это только предположения, не более того.
Франк выпрямился и осенил себя крестным знамением.
— Тайна за семью печатями. Увы, нам не суждено в нее проникнуть. Евангелие уже, наверное, превратилось в золу.
— Я так не думаю. Скорее всего, сельджуки упрячут его в библиотеку. Тысяча лет прошла с тех пор, как оно было написано. Кто знает, может, еще через тысячу лет оно выплывет опять.
Вдали показался дальний берег озера. Валлон услышал, как Геро вздохнул.
— Что тебя печалит на этот раз?
Геро, покачав головой, поморщился.