Когда в ушах перестало звенеть, первое, что услышал Валлон, были щелчки, напоминающие стукающиеся друг о друга голыши. Птица с черно-красным опереньем сидела на скале и, распушив хвост, хлопала крыльями. Валлон понял, что, если бы сицилиец не задержал его, сейчас он был бы погребен лавиной.
Уже дважды за последние сутки судьба отводила его от беды. И это было неспроста. Он вдруг ссутулился.
— Дай мне еще раз взглянуть на ту чергову штуковину.
Валлон так и сяк вертел компас, но перехитрить его не смог. Магия это или жульничество, но в каком бы направлении он ни пошел, в конце концов он найдет то, что ищет, или оно найдет его.
— Если я найму тебя в качестве слуги, тебе придется научиться держать язык за зубами.
Сицилиец накинул плащ на плечи Валлона.
— С радостью. Но, с вашего позволения, когда дорога пустынна, а ночь длинна, я буду развлекать вас рассказами о древности. Или же, поскольку вы военный человек, мы могли бы подискутировать о стратегии. Недавно я читал записки Полибия о войнах Ганнибала.
Валлон взглянул на него.
— И если вы вдруг заболеете, то Божьей милостью я верну вам здоровье. Вообще-то, я уже и так поставил диагноз вашему состоянию.
— Неужели?
— Печать меланхолии на лице, бессонница — это признаки сердечной раны. Ну, скажите, разве я не прав? Скажите, что ваша возлюбленная ушла к другому и вы намерены вернуть ее расположение ратным подвигом.
Валлон оскалился.
— А ты можешь сделать так, чтобы повешенный и четвертованный человек снова встал и побежал вприпрыжку?
Выражение лица сицилийца стало серьезным.
— Только Господь может творить чудеса.
— Тогда молись, чтобы нас не схватили во Франции.
Валлон развернул мула крутом, не зная точно, кто из них двоих более непоследователен. В драгоценном камне на его пальце отражалось ясное небо. Но мысль о том, что придется возвращаться по своим же следам, наполняла сердце тяжестью.
— Ты хотя бы представился.
Если бы у сицилийца был хвост, он бы им, наверное, радостно завилял.
— Милорд, мое имя — Геро.
III
Геро ощущал себя брошенным в черное безвременье. Они по-прежнему были в лесу, и он слышал в тишине еле различимый звук падающего сквозь голые ветки снега. Где-то вдали, сходя с ума от одиночества, лаяла собака. Что-то шевельнулось рядом, приковав его внимание.
— Это вы, сэр?
— Ну а кто еще?
— Почему мы остановились?
— Я чувствую запах дыма. Должно быть, мы недалеко от поселения.
Геро уже представил себе ночь, проведенную с нормандским разъездом, датскими пиратами, английскими каннибалами…
— Давайте отдохнем здесь до рассвета.
— К утру ты превратишься в кусок льда.
Навернувшиеся слезы щипали Геро глаза.
— Вы правы, сэр.
— Поэтому постарайся не заснуть. И прекрати стучать зубами.
Геро стиснул зубы и продолжил спуск, шатаясь от усталости.
В конце концов вокруг стало светлее, из чего он заключил, что лес редеет. Он чувствовал запах вспаханной земли и кисловатое зловоние, исходящее от сгоревшей деревни. После ухабистого спуска местность стала ровнее и идти было легче. Шум бурного потока становился все громче, пока не заглушил все прочие звуки.
— Замок расположен вверх по течению, — проворчал Валлон, направляя Геро в нужную сторону.
Спустя какое-то время они снова остановились.
— Мы возле моста.
Они начали осторожно пробираться по деревянным доскам. Замок, вероятно, был прямо над ними, скрытый от глаз темнотой и снегом.
— Оставайся здесь, — приказал Валлон и исчез.
Внизу зловещим многоголосьем рокотала река, от каждого всплеска и бульканья воды Геро нервничал все сильнее. Снег пошел хлопьями, и струйка ледяной воды поползла вдоль позвоночника. Он повис на шее мула и застонал. Это было наказанием за гордыню, решил он, вспоминая, как верхом выехал из Салерно, убежденный в том, что ему предначертано увидеть воочию тысячи чудес и по возвращении домой поразить рассказами своих товарищей по учебе.
Дом… На глаза навернулись горькие слезы. Геро увидел белое здание над оживленной гаванью. Он парил над ним, словно призрак, заглядывая внутрь, видя измученную заботами мать и пять сестер. Он часто называл их фуриями, но сейчас отдал бы все на свете, чтобы снова очутиться среди них. Вот они, щебеча, как птички, накладывают макияж, как вдруг Теодора, самая младшая и самая добрая, говорит, глядя в полированное медное зеркальце:
— Интересно, где сейчас наш дорогой Геро?