Нет, комэск просто не рассчитал одного движения. А в таком сумасшедшем бою, какой был 19 ноября, небо кишело самолетами. Тогда в одно мгновение выпускались сотни огненных трасс, тысячи снарядов и пуль. За что же осуждать Балюка? Он чувствовал, что виноват передо мной, и был чрезвычайно удручен своим промахом, переживал не меньше меня. Прости, Иван Федорович, что нехорошо подумал о тебе. Ты и сейчас, когда я слоняюсь по стоянке без дела, бьешь гитлеровцев, отстреливаешься от кого-то и кого-то из своих защищаешь…
— Не лежится, товарищ командир? — спросил меня механик Юрий Терентьев.
— Что-то наших долго нет. Давно ушли на задание. Пора бы возвращаться, уклончиво ответил я ему.
Терентьев понял. Он и сам, как все техники и механики, волновался. Самолеты должны уже вернуться, а их все не было.
Обойдя несколько раз вокруг землянок, командного пункта и стоянки машин, я невольно побрел на старт. Там, на снежном поле с воткнутыми небольшими ветками по обочине, виднелась взлетно-посадочная полоса. Возле полотнищ, изображающих букву Т, кто-то стоял. Это оказался полненький, еще совсем молодой, румянощекий лейтенант в белом полушубке. Возле его ног лежала небольшая сумка защитного цвета с красным крестом на боку. Я и раньше видел этого лейтенанта, он всегда стоял здесь, около посадочного знака.
— Здравия желаю, товарищ лейтенант, — поздоровался я.
Паренек четко вскинул руку к шапке и, мило улыбнувшись, ответил на приветствие. Это была девушка, Маша. Спустя несколько минут к нам подошел командир полка.
Подозрительно посмотрев на меня, Мельников спросил, что я тут делаю.
— Ребят ожидаю, товарищ майор.
— Ну, если ребят, — засмеялся Евгений Петрович, — то еще куда ни шло… А ты, Машенька, не озябла? — спросил он.
— Нет, товарищ командир.
Почувствовав, что я тут третий лишний, поплелся на стоянку. Любви все звания покорны… Но иронизировал я напрасно. Евгений Петрович и Маша были просто друзьями. Хорошими друзьями.
Вылет, как мне стало известно, был удачным. Выполнив задание, летчики собрались было уходить домой, но в это время над нашими наземными войсками появились шесть вражеских бомбардировщиков под прикрытием истребителей. И снова завязался горячий воздушный бой. Наши сбили двух юнкерсов и одного мессера. Потерь у нас не было, но Илья Чумбарев возвратился с пробоинами в правой плоскости. Ребята рассказали, что очень хорошо поработали соседи. Особенно отличились летчики Моторный, Макаров, Семенюк, Дубенок.
Настроение у всех приподнятое. Однополчане собрались возле автомашины, где обсуждался минувший вылет. Заместитель начальника штаба уточнял некоторые детали воздушного боя и подходил с тетрадкой то к одному летчику, то к другому. Ему охотно отвечали. Илья Чумбарев доказывал Геннадию Шерстневу, летчику из соседней эскадрильи, как было бы лучше атаковать неприятеля.
— Кончай разговоры! Поехали в столовую, — объявил Ганзеев.
Все засуетились и, толкая друг друга, полезли в кузов машины.
— Трогай!
— Яша, заводи любимую, — попросил меня Василий Лимаренко.
Ребята дружно подхватили. Над вечерней округой полетела мирная украинская песня. Теперь на Украине таких песен не поют. Занята Родина моя проклятым врагом…
За столом Иван Балюк и я сидели рядом. Слева и справа от нас — другие летчики. Перед каждым небогатый ужин — солонина с гречкой. С подвозом продуктов питания сейчас туговато, и нам нередко приходится вместо летной нормы есть что. придется. Однако никто не роптал: в наземных войсках потруднее.