— Летал.
— И мне приходилось. Быстро освоил як, и не из робких летунов был.
— Да, в трусости его не обвинишь.
— Это не то что…
Я знаю, о ком говорил старший сержант. И я бы не назвал фамилии этого человека. Его расстреляли перед строем. Перед всей дивизией…
Труса привезли на аэродром под вечер. Привезли под конвоем.
Голова его была опущена: стыдно смотреть на тех, с кем летал. Стыдно потому, что ни разу не был искренним. Обманывал ребят. Обманывал из-за трусости. Он всегда находил причину, оправдывающую его возвращение с боевого задания. Жаловался на плохую работу мотора, обвинял техника в неисправности самолета, кричал — да, кричал! — на оружейников: Отказало оружие!.. А у него плохо работала совесть, неисправна была душонка, отказывала честность. Жалкий, надломленный стоял он перед нами. Представитель ревтрибунала зачитал приговор. А потом ребята вышли из строя и вскинули к плечу оружие.
— …Именем Союза Советских Социалистических Республик…
Трус обезумевшим взглядом молил о пощаде. Пощады нет. В наших глазах презрение.
Трус судорожно вскинул руки, забился в истерическом крике о помиловании. Помилования нет. Ребята сжали зубы от ненависти.
— Огонь!
Нет больше труса перед нами. На земле его труп. Нет больше труса в дивизии: он был один. Трус не успел услышать залпа возмездия, как не слышали свиста вражеских трасс те, кого он предал в небе, от кого отвернулся, кого бросил в беде.
Его никто не вспоминал, не называл. Не хотим называть и мы.
— А как ты себя чувствуешь? — вдруг спросил Лимаренко.
— Как говорят, в форме. Царапины и ушибы подживают.
— Это хорошо. На днях куда-то перелетаем, — оживился мой друг и продекламировал:
— А покой и не снится, Вася. Может, когда-нибудь я будут у нас безмятежные сны. А пока…
— Да, пока, Яша, надо готовиться к новым схваткам. Ну, отдыхай, поправляйся. Пойду посмотрю, как там мой як. Кажется, все самолеты отремонтированы, проверены. Инженер эскадрильи Дрыга будет сегодня докладывать Балюку о готовности техники.
Лимаренко ушел, и я остался один на один с воспоминаниями о своем последнем полете…
Недавно Дмитрий Дрыга доложил командиру эскадрильи, что необходимо облетать два самолета после ремонта.
— Сейчас приведем их в порядок, заправим, опробуем моторы, и можно в воздух, — закончил он.
— Хорошо, — ответил Иван Федорович. — Михайлик облетает семерку, а другой самолет приготовьте для меня.
Такие облеты приходилось делать частенько. Выполнял их обычно сам командир или поручал мне. Я начал собираться, краем уха слушая беседу. В землянке шел разговор, как лучше использовать прицел, особенно при выполнении атак с малых дистанций. Одни утверждали, что главное — определить упреждение и в зависимости от типа самолета вынести перекрестье прицела вперед и открыть огонь. Другие не соглашались. С малых дистанций (от ста и меньше метров) никаких тысячных не нужно, подходи и бей противника.
— Правильно, — подтвердил Павел Оскретков. — Уж если стволами уперся в юнкерс или мессершмитт, то, ясное дело, никаких тысячных, открывай огонь. Результат увидишь сразу.
Все улыбнулись.
В землянку снова вошел инженер и доложил о готовности семерки к облету. Я надел шлемофон и вышел на улицу.
Небольшой ветер дул с северо-запада, и я решил, что можно взлететь с попутным ветром, чтобы не выруливать в противоположный конец стоянки, где лежали посадочные знаки из двух полотнищ.
Машина стояла поблизости от землянки. Я по привычке осмотрел воздушное пространство. В небе ни облачка, прозрачно и чисто. Вокруг тишина.
— Ну что, Терентьев, готов самолет? — спросил я механика.
— Так точно, товарищ командир, — механики, в том числе и Юрий, не называли по званию командиров экипажей, — все в порядке.
Я запустил мотор, прогрел масло, подвинул сектор газа до упора вперед. Перебоев не было. Приборы работали нормально. Можно взлетать.
Набрав высоту около двух тысяч метров и выполнив комплекс пилотажных фигур, я убедился, что на семерке можно лететь на выполнение любого задания.
Приземлился. Зарулив на стоянку, я увидел инженера. Он сообщил мне, что командир попросил облетать и второй самолет.
— А что делает Иван Федорович?
— Его вызвал Мельников к себе.
— Ну что ж, облетаем и второй, если он готов.
— Готов, готов. И даже опробован. Все в порядке.
Вскоре я повел машину на взлет. Як набирал скорость. Бегло бросил взгляд на показания приборов, контролирующих работу мотора. Температура воды быстро росла. Ничего, — подумал я, — видимо, двигатель немного перегрели на стоянке. Сейчас встречным потоком воздуха охладится, и все станет на свое место.