Шумной толпой мы двинулись в баню. Кто-то запел:
Компания дружно поддержала:
Мы с шумом ввалились в предбанник. Пахло свежей соломой, которой был выстелен пол. По обе стороны от входной двери рядком лежали шайки. Вкусно пахло парным духом и березовыми вениками. Шутя друг над другом, ребята раздевались и, сладко покряхтывая, ныряли в клубящийся пар.
Плеск воды, свист веников, шум, смех.
— А ну, наддай парку!
— Пар костей не ломит, можно и прибавить.
— Саша, похлещи-ка… Эх, хорошо!
— Кваску бы после такой баньки.
— Зачем же кваску? Савченко обещал горилки!
— Врет он, — вздохнул Денисов.
— Я отродясь не врал, — откликнулся адъютант.
— Эй, кто там на верхотуре? Слезай, а то запаришься до смерти.
— Так, та-ак… Теперь давай я похлещу веничком по твоей спине…
Разомлевшие, довольные баней, мы возвращались домой уже в сумерках.
В одном из домов, где размещались люди батальона аэродромного обслуживания, послышались звуки гармони.
— Танцы! — догадался Коля Крючков и первым ринулся в дом.
Танцевал он хорошо, особенно любил комические танцы. Когда мы вошли, Крючков уже отплясывал что-то замысловатое, потешное. Посидельщики смеялись, прихлопывая ладонями в такт гармоники.
Потом начался веселый гопак. Крючкова поддержал Илья Чумбарев, за ними пошли остальные. А когда гармонист перешел на белорусскую мазурку, круг оказался пустым: никто танцевать не умел.
— Эх вы, медведи! — Николай поправил прическу и пригласил полкового врача, красивую стройную женщину лет двадцати пяти, с быстрыми, горящими синим огнем глазами. Ее светлые толстые косы были уложены короной.
Все любовались стремительной парой умелых танцоров. Старший лейтенант улыбалась мило и естественно. Должно быть, в эти минуты она вспоминала довоенную пору, выпускной бал в институте, веселых и беспечных друзей-медиков.
Николай тоже улыбался, изредка что-то шептал своей красивой напарнице.
Мы уже отдыхали, успев добрым словом вспомнить ушедшего на повышение доктора Цоцорию, поговорить о докторше, заменившей его, незлобиво посплетничать о ней и Крючкове, запропастившихся куда-то после танцев, когда вошел Николай.
— Ну и как? — хихикнул Гагин.
— Эх, ты! — насупился Крючков. — С ней поговорить, пройтись — любо-дорого, а ты…
— Ладно, я пошутил.
— Шутить тоже надо умеючи, — уже миролюбивее сказал Николай и стал раздеваться.
Балюк потушил огонек лампы и, нырнув под одеяло, вполголоса проговорил:
— Долюбим, ребята, после войны.
После войны, — повторил я мысленно, вспомнив Катюшино письмо. Я написал ей еще из Красноярска, когда отец сообщил мне ее адрес. И вот пришел ответ, первое письмо от нее за всю войну. Катя писала, что служит по-прежнему в батальоне аэродромного обслуживания. Где этот батальон, определить трудно, но, судя по намекам Катюши, где-то в районе Ленинграда. Значит, она была в блокаде, и пережить ей пришлось немало.
…Если ты все еще не забыл наш последний разговор в Белом Колодце, мне будет радостно получать от тебя, Яша, письма. А после войны, коли ничего с нами не случится, может. быть, встретимся. Будет о чем рассказать друг другу, о чем вспомнить…
Ну ладно, размечталась я. Береги себя, мой дорогой друг. Крепко жму твою руку. Катя.
В эту ночь я увидел ее во сне. Она была не в солдатской робе — в белой блузке и темной юбке. Шла со мной по мирной сельской улице. Тихо шумели тополя и каштаны, приветливо мерцали чистые высокие звезды, мягким светом луна освещала побеленные избы, погрузившиеся в сон.
Мы идем и молчим, окруженные пленительной тишиной. Только деревья шуршат еще не опавшей листвой.
Яша, я пойду служить в батальон.
Зачем?
Служат же девушки… А потом… с батальоном я скорее тебя найду, когда ты вернешься с Волги.
Значит, Катя боится потерять меня. Значит, любит.
Милый мой солдат! Я обнял Катю за плечи. Девушка вскинула руки и дотянулась до моей щеки.
Объятия — тоже вечность, как дружба и любовь.
Пойдем, — отпрянула Катя и, достав из кармана блузки карточку, протянула ее мне: — Возьми на память.
Робко прокричали, будто боясь нам помешать, ранние петухи. Вот и Катюшин дом. Еще минута, и Катя взмахнула косынкой из-за палисадника. Я смотрю в сторону, где только что стояла девушка среднего роста со светлыми волосами, чуть вздернутым носиком и круглыми ямочками на щеках. Скрипнула дверь. Щелкнул засов. А мне не хочется уходить домой, потому что неизвестно, встречусь ли еще когда-нибудь с Катей. И звезды об этом ничего не говорят…