Активное участие 54-й гвардейский истребительный авиационный полк принимал в операции по окружению в районе Бреста трех немецких дивизий и прикрытию наших войск от воздействия авиации противника во время прорыва к Висле на участке Демблин, Дуловы.
Позади Висла, впереди Варшава и сотни других городов и городков, поселков и селений, ждущих своего освобождения. В составе нашей воздушной армии воевал с врагом и авиационный полк Варшава. Сначала это была эскадрилья, вооруженная тринадцатью самолетами конструкции Яковлева, затем она выросла до полка, который дрался с противником до конца войны.
С освобождением города Острув-Мазовецки войска фронта перешли к обороне. За образцовое выполнение заданий командования в боях с немецко-фашистскими захватчиками, за овладение городом Демблин и проявленные при этом доблесть и мужество, как говорилось в Указе Президиума Верховного Совета СССР, нашу гвардейскую дивизию наградили орденом Красного Знамени. Получили награды и многие однополчане. Мне вручили орден Александра Невского.
— Ну что ж, князь Невский, — улыбаясь, сказал Иван Балюк, пожимая мне руку, — готовься к решительному побоищу с потомками псов-рыцарей.
Саша Денисов, подбоченясь, продекламировал стихи однополчанина старшего лейтенанта Гусева:
— Да, на Берлин, — подтвердил Илья Чумбарев. — Теперь будет легче.
— Почему? — спросил Александр Денисов.
— Румыния объявила войну Германии — раз. — Илья начал загибать пальцы. Финляндия уже теперь не воюет против нас — два. С Болгарией начались переговоры о перемирии — три. А там, гляди, и Венгрия одумается, поймет, что к чему.
— Это логично, — согласился Денисов.
— Дальше, — продолжал Чумбарев. — Дивизия наша удостоена ордена Красного Знамени, многие из нас тоже получили боевые награды, повышены в должности и звании…
— На себя намекаешь? — усмехнулся Александр.
— Зачем же делать исключение? — возразил Илья. — И ты стал командиром звена, и Кобылецкому присвоено звание гвардии майор, и механик Терентьев теперь в старших сержантах ходит… Как думаешь, повышает все это боеспособность? Повышает.
— Кобылецкого переводят в пятьдесят третий гвардейский, — вступил в разговор заместитель начальника штаба Ганзеев, тоже недавно ставший майором.
— Кем? — почти одновременно спросили мы.
— Заместителем командира полка. И не только он уходит, — вздохнул Петр Денисович, — но и еще кое-кто.
— Вот тебе и повышение боеготовности, — развел руками Денисов. — И еще надо учесть, что молодняка многовато у нас. С кем летать? Старички-то убывают…
И мы поняли, что он в эту минуту вспомнил о младшем лейтенанте Гагине, погибшем в одном из воздушных боев над польской землей. Правда, он не был стариком, но все же старше тех, что пришли теперь в полк.
— Веселее, веселее, друзья! — подбодрил нас Балюк и повторил стихи, которые читал Денисов:
— Пойдем-ка, Яков, в штаб. Запишу новый орден в личное дело, — сказал Ганзеев и посмотрел на меня как-то хитро, с веселым прищуром.
— Что так смотришь, шрамы, что ли, считаешь на лбу? — спросил я.
— Шрамы давно, Яша, изучены. Смотрю, как ты преобразишься, прочитав одну бумагу. — Майор шутливо погрозил: — Только никому об этом ни слова. По-дружески сообщаю секрет, чтобы веселее воевалось.
Мы пришли в штабную землянку, и Ганзеев достал из стола какой-то документ. Я начал читать:
Гвардии старший лейтенант Михайлик Яков Данилович является подлинным мастером воздушного боя. Во всех проведенных им схватках с истребителями и бомбардировщиками противника проявил исключительную отвагу, героизм, присущие русскому солдату, сражающемуся за Родину…
Высокие слова о самом себе смутили меня. Скользнув взглядом на концовку документа: Достоин присвоения звания Героя Советского Союза, я поблагодарил Ганзеева и вышел из землянки.
Через час мы вылетели на свободную охоту за вражескими самолетами, которых становилось в небе все меньше.
— Выдыхается немецкая авиация, — проговорил после вылета один из самых молодых летчиков — Саша Талов.
Нет слов, вражеская авиация стала теперь уже не та, что прежде, но нам еще предстояли встречи с реактивными самолетами Мессершмитт-262.