Поэтому, сидя в мягком кресле клиники с заветным пером в руках, Ева горела на костре и висела на дыбе, не в силах вырваться из круга бесполезных, но оттого не менее мучительных мыслей.
Почему они с Филиппом, словно маленькие дети, спрятавшись в сияющей крепости своего счастья, оказавшейся замком из песка, не вняли предупреждениям и угрозам? Может быть, стоило подключить отца и активнее повести наступление на Фонд экологических исследований, не давая дочери олигарха опомниться? Или найти возможность связаться с дядей Мишей или Михаилом Шатуновым и помочь Филиппу подчинить свой дар?
Впрочем, их бдительность усыпила и легкость предыдущих побед. Бесполезные попытки Карины запугать или добыть заветное перо периодически выглядели просто смешными. Меж тем дочь Хозяина Нави времени не теряла. Убедившись в том, что перо ей не заполучить ни с помощью похищения, ни посредством угроз, она решила зайти с другой стороны.
Ефросинья Николаевна не случайно обмолвилась про темную, но очень могущественную магию крови. Трудно сказать: то ли Карина точно знала, что Филипп не оставит воспитанников лагеря в беде, и выбрала время для проведения ритуала, то ли для того, чтобы узнать возможные варианты, задействовала зеркало. Но ее расчет оказался безупречен. Всем бы аналитикам такую точность в прогнозах.
Неужели Филипп в ее власти? В это не хотелось верить. Ева судорожно перебирала все сюжеты о волшебных зеркалах, тасуя их с различными трактовками сказки о соколиных перьях. Некоторые исследователи, указывая, что Финист — это изначально жених из иного мира, воткнутые в раму обломки стекол и иголки объясняли, как попытку родных защитить неразумную сестру. На Еву же еще в детстве произвела впечатление изрезанная грудь сокола и кровь на оконной раме.
В любом случае и героине сказки, и Герде из «Снежной королевы», чтобы достать проклятый гребень или осколок, пришлось отправляться в иной мир. Но, может быть, таинственной Ефросинье Николаевне и хирургам из Склифов удастся хоть что-нибудь сделать?
Как же бесконечно долго длится операция. Или это минуты ожидания растягиваются и замедляются, словно в черной дыре или параллельной вселенной? Не найдя часов, хотя, как потом выяснилось, они висели напротив, Ева потянулась к телефону… и снова обнаружила пять пропущенных от отца и десять от матери.
Злополучные «Окские зори» опять показывали в новостях. Похоже, древняя наковальня, словно магнитная аномалия, притягивала грозы. Хотя Ева понимала тревогу родителей, она написала, что сейчас не может говорить, и пообещала перезвонить позже. К счастью, отец тут же ответил, что они уже знают подробности от Ксюши, а мама попросила сообщить, как прошла операция и какие перспективы на выздоровление. Хотя Ева ничего конкретного об отношениях с Филиппом пока не говорила и, конечно, не рассказывала про заветное перо, родители догадывались, что для нее «сын папиного боевого товарища» — не просто случайный знакомый.
Помимо родителей, ей писала и Ксюша. Подруга извинялась, что сможет приехать только завтра. Кирилла срочно вызвали из-за подозрительного исчезновения двух важных свидетелей по делу Фонда. Пока в «Окские зори» прибыли оперативники из его команды. Осмотрели яхту Горислава, опросили свидетелей, приобщив к делу запись, сделанную Петей Климановым, провели следственный эксперимент.
«А в особняке Ищеевой побывали?» — набрала сообщение Ева.
«Еще спрашиваешь! — прибавив кучу разгневанных смайликов, отозвалась Ксюша. — Однако толку с этого вышло чуть. Твоя бывшая одноклассница Танечка Еланьина вежливо ответила, что хозяйка еще вчера улетела в Бразилию, и когда вернется — неизвестно, а яхта уже неделю находится в ремонте».
«Быть этого не может!» — не поверила Ева.
«В авиакомпании и погранслужбе аэропорта подтвердили, что руководительница Фонда экологических исследований села на самолет и границу в обратном направлении не пересекала, — пояснила Ксюша. — Похоже, у Карины есть двойник».
«Или она умеет открывать порталы и прокладывать тайные пути по неведомым дорожкам», — подумала Ева, вспоминая последнее появление дочери олигарха на территории лагеря.
«Бедный мой Кирилл просто в ярости. — поделилась Ксюша. — Теперь даже при наличии улик ее не арестовать».
Ева посочувствовала Ксюше и открыла еще один мигавший входящим сообщением чат, в котором переписка не велась с конца прошлого лета. Из-за своей стажировки в Португалии Ева не смогла попасть на свадьбу к Василисе Мудрицкой. Да и в Москве так и не нашла возможности встретиться с подругой детства или просто ей написать. Впрочем, они обе предпочитали личное общение и в Соцсети разве что лайкали фотографии. У Василисы на аватарке стоял сейчас один из самых удачных снимков со свадьбы, и, глядя на красивую улыбающуюся чету, Ева вновь почувствовала, как с нее заживо сдирают кожу.
Впрочем, Василисе завидовать точно не стоило. Подруга шла к своему счастью трудным тернистым путем, и после случившегося с Филиппом Ева даже боялась себе представить, что ей пришлось пережить.
«Ничему не удивляйся и доверься тете Росе и Маше с Левой, — гласило сообщение. — Дядя Миша Шатунов летит в Москву вместе с родителями твоего Филиппа».
Ева, конечно, поблагодарила подругу, хотя при этом испытала неловкость. В позапрошлом году, когда Василиса пропала, она ничего не сделала для ее поисков, кроме репостов в Соцсети. Да и с родителями Филиппа хотелось бы встретиться при других обстоятельствах. Но откуда Василиса все узнала? Неужели через таинственного батюшку Водяного? И при чем тут дядя Миша Шатунов и его сын Лева?
Мысли снова пришли в хаос, устремляясь по кругу, словно цирковые кони или частицы на орбиталях. Но тут со стороны операционной послышалось какое-то движение. Ева срочно убрала телефон и вскочила, готовая выслушать любой вердикт. В горле пересохло и ноги отказывались держать. По спине бежал озноб, сердце в груди, казалось, билось из последних сил, точно мотор корабля, плененного ледяными торосами. Или это снова, сверкая пайетками, нарастал хитиновый покров крымской жужелицы, который теперь некому снять?
Профессор Павел Иванович из Склифов, немолодой уже человек с иконописным лицом аскета и оплетенными сетью вен натруженными руками, вышел хмурый и виновато отвел глаза. Потом переглянулся с Ефросиньей Николаевной и все-таки пригласил Еву в кабинет.
— Мы сделали все, что могли, но область поражения оказалась слишком велика, — начал он, и Ева почувствовала, как корпус сердца-корабля, раздавленный многотонными льдами, со скрежетом деформируется и начинает тонуть, а хитиновый панцирь мешает расправить легкие.
Впрочем, у нее хватило духа взять себя в руки и глянуть на монитор, куда выводились данные компьютерной томографии. В том месте, куда указывал Павел Иванович, находилось затемнение, имевшее слишком знакомые очертания. Почему она не придала значения своему сну?
— Возможно, если гематома рассосется, а не перейдет в венозную неоперабельную опухоль, — продолжил Павел Иванович, по-прежнему глядя куда угодно, но не на собеседницу, — ваш жених и выйдет из комы. Но пока прогнозы делать слишком рано.
— Я могу увидеть его? — проглотив то ли кусок хитина, то ли айсберг, спросила Ева.
— Вообще-то, в палату реанимации посторонним вход запрещен, — с сомнением проговорил Павел Иванович.
— Она не посторонняя, — грустно улыбнулась Ефросинья Николаевна. — Да и мы ненадолго.
Целительница со словами благодарности проводила Павла Ивановича, который попросил держать его в курсе любых изменений и обещал через пару дней заехать, потом вернулась к Еве. Критически осмотрела ее, выдавая халат и другие необходимые аксессуары, и решительно открыла дверь реанимации.
Филипп лежал один, опутанный какими-то датчиками и трубками. Рядом с ним суетились анестезиолог и медсестра. На бескровном, белее охвативших многострадальную голову повязок, осунувшемся лице выделялись окружившие глаза черные синяки. Между бровями залегла страдальческая складка. Грудь вздымалась в отрывистых частых вздохах.