В университете Ева честно пыталась преодолеть травму, даже посещала полгода курсы сальсы вместе с другими девчонками с кафедр португальского и испанского. Но все без толку. Даже самый простой базовый шаг ей не давался. Она чувствовала, будто ее тело заковано то ли в хитиновый панцирь, то ли в неудобный ортопедический корсет, сковывающий любые движения. А в ритм самбы или босса-новы и вовсе не попадала, хотя музыку слышала.
И вот теперь Филипп предложил не просто пройтись в медленном танце по полутемному залу, а выйти на сцену перед не признающими авторитетов, но подмечающими любой промах беспощадными тинэйджерками. Достойными наследницами злобной Танечки и ее подпевал-подруг. И как избежать позора, Ева не знала. Мысли в голове застыли, мир померк, сделавшись черно-белой выцветшей газетной вырезкой, а тело посреди летнего зноя превратилось в сосульку. Уж лучше бы она изучала румынский или ретороманский! Уж лучше бы никогда не приезжала в этот лагерь и не встречала Филиппа!
Впрочем, он, похоже, действительно ни о чем не догадывался и, видимо, даже представить не мог девушку, которая до колик боится танцев. Но выходить из положения как-то следовало. Поэтому, даже не поведя бровью и делая вид, что все под контролем и именно так задумано, Филипп усадил почти бесчувственную Еву за компьютер, показывая, как переключать треки, еще раз отрегулировал звук, переводя его на внешние динамики, но не на полную громкость, а сам поднялся на сцену, где уже ждала мигом воодушевившаяся Ника.
Как же он двигался! Ритмично мелькавшие по помосту ноги, казалось, не касались земли, а руки превратились в большие стремительные крылья. Тем более, что сложенные в танцевальных жестах пальцы и в самом деле напоминали маховые перья во время полета. Ева много раз ходила с родителями на балет, видела спектакли фламенко и выступления лучших школ самбы. Но даже в танце самых известных и талантливых мастеров она не видела столько живого огня.
Внутри что-то хрустнуло: то ли хитин, то ли лед. Ева сама не поняла, как оказалась на сцене, оставив у компьютера одну из девочек. Филипп ободряюще ей улыбнулся и велел Нике показать основные движения подругам.
— Кто ж тебя, бедную, так заморозил? — проговорил он задумчиво, беря Еву за руку.
Она, кажется, только сейчас почувствовала, до какой степени заледенела. Впрочем, чему удивляться. Ее состояние походило на предобморочное, и теперь согревающее прикосновение Филиппа, казалось, топило остатки льда. По жилам, разносясь с кровотоком, побежал трепетный и бурлящий всеми ощущениями жизни огонь. Мир вновь обрел краски и объем, а над головой закружился не пластиковый потолок обветшавшего актового зала, а бездонный купол лазоревых небес.
Ноги сами собой вспомнили, казалось, прочно забытую последовательность шагов, сердце забилось в жгучем ритме босса-новы. Никаких оков и сковывающих движение корсетов больше не существовало. Подчиняясь музыке, Ева повторяла движения, переступала с ноги на ногу вперед и назад, поводила плечами, ритмично двигала бедрами.
В тот миг, когда Филипп, выполняя вращение, привлек ее к себе, ушли последние остатки давнего морока. Ева только ощущала жар тренированного тела партнера. Наслаждалась уверенными, но бережными прикосновениями сильных рук. Чувствовала, как под тонким трикотажем неизменной черной майки перекатываются упругие мышцы пловца (или летуна). Слышала, как их сердца, сойдясь в терпком, знойном ритме, бьются в унисон. А потом, она встретила обжигающий, сейчас властный взгляд карих соколиных глаз и, повинуясь их призыву, без тени сомнения откинулась назад, поддерживаемая Филиппом, почти до мостика изгибая спину и показывая налившуюся желанием грудь.
Лишь осознав, что девчонки не только остановили репетицию, но, кажется, даже дышат через раз, во все глаза глядя на них с Филиппом, Ева смутилась. Сбилась с дыхания и ритма и, чувствуя головокружение и дурноту, почти упала в объятья партнера.
— Это был гипноз? — спросила она, когда Филипп, снова усадив ее за пульт и, отпустив девчонок, отпаивал ее принесенным из находившейся в том же здании столовой сваренным к обеду компотом.
— Можешь считать и так. Я просто хотел, чтобы ты преодолела свой страх. Тебя же явно кто-то напугал.
Ева как на духу рассказала про «крымскую жужелицу», удивляясь своей откровенности.
— Повтори, пожалуйста, еще раз, как фамилия этой Танечки, — нахмурившись, попросил Филипп, выходя с ноутбука в интернет и открывая какие-то вкладки.
— Еланьина, — как можно более отчетливо проговорила Ева. — Редкая фамилия…
— Похоже, отражающая суть, — скривился Филипп, намекая на диалектное значение слова елань как наиболее топкого и опасного участка болота, нередко скрывающегося под живописной зеленью.
Он отыскал нужную вкладку и показал Еве фотографию ее повзрослевшей обидчицы, явно сделанную для рабочего портала какой-то солидной фирмы.
— Она работает эйчаром в Фонде экологических исследований, — пояснил Филипп. — Это она проводила у меня первое собеседование, все зеркальце свое, как ты рассказывала, теребила. А потом уже до меня снизошел сам Бессмертный.
— И что же он от тебя хотел? — спросила Ева, понимая, что проявляет бестактность, но все равно не в силах сдержаться.
— Это долгая история, — страдальчески вздохнул Филипп. — Началось все с того, что меня пригласили на собеседование в некое УК «Экопереработка». У них неожиданно образовалась вакансия в айти-отделе, и они готовы были взять подходившего им соискателя даже без опыта работы.
— Хорошие айтишники на вес золота, — кивнула Ева, вспоминая лицейских знакомых, которые уже работали в солидных фирмах и безо всякого блата.
Филип поморщился, и она прикусила язык, запоздало осознав, что сморозила бестактность.
— Отзывы на разных сайтах говорили о том, что это уважаемая компания, задействованная в программе раздельного сбора мусора и умной утилизации пластика. Эйчар посмотрела мои курсовые и результаты практики, а потом сообщила, что со мной хочет побеседовать их руководитель.
— Ух ты! — удивилась Ева, знавшая, что генеральные обычно слишком занятые люди, и редко когда спускаются со своего Олимпа, чтобы побеседовать с соискателями. — Им, конечно, оказался Константин Щаславович?
Филипп кивнул.
— Я к тому времени слышал о махинациях в Фонде экологических исследований. Да и много раз видел Бессмертного, когда он выступал на местных и центральных каналах. Но при личной встрече просто не узнал или не придал сходству значения, а он не счел нужным представляться.
Ева невольно подумала о мороках и прочей потусторонней жути, хотя, возможно, в этом случае все объяснялось состоянием стресса во время собеседования и особенностями зрительной памяти. Есть люди, которые практически не запоминают лица, хотя обладавший незаурядной, что называется, породистой внешностью Константин Щаславович выделялся и среди светской тусовки, и на встречах научного сообщества.
— Бессмертный показал себя приятным и эрудированным собеседником, — продолжал Филипп, отхлебывая из стакана компот. — Сначала мы обсудили возможности загрузки сознания. Я как раз курсовую писал по компьютерному моделированию человеческого мозга и даже подумывал насчет стажировки в Швейцарии. Но в таком случае пришлось бы надолго, если не навсегда, расстаться с родными. А Константин Щаславович, как выяснилось, не только следил за исследованиями, но и даже вкладывал в них средства.
— Ого, какие у него обширные интересы! — нервно хохотнула Ева, устраиваясь поудобнее и приводя в порядок разметавшиеся во время танца волосы, в которых не хватало только цветка.
— Ну да, — осторожно улыбнулся в ответ Филипп. — Видимо, хотел подстраховаться, да не успел. Пока удалось только воспроизвести колонку головного мозга крысы. Во время той встречи мы как раз обсуждали перспективы исследований в этом направлении. Потом Бессмертный просмотрел мою анкету и начал расспрашивать о родных. В особенности его интересовал прадед-целитель, в честь которого меня назвали. Даже не знаю, откуда он узнал. Отец про то, что деда Филя умел кровь заговаривать, головную боль снимал и лечил наложением рук, только близким друзьям рассказывал.