Хотя, увидев простертого на охапке прелой соломы бесчувственного Филиппа, Ева едва не пала рядом, исторгая боль в рыданиях, она сдержалась, продолжая играть роль.
— Так это и есть ваш сокол? — протянула она разочарованно, всем своим видом давая понять, что продешевила и жалеет о ценной прялке. — А вы меня точно не обманываете? Это ж парнишка какой-то неказистый, да еще и весь избитый.
— Другого нет! — с торжествующим видом осклабилась Мшара. — Это еще скажи спасибо, что Скипер сегодня другими делами занимался, его не ломал.
— Он так обычно кричит, бедный, а уж кровушки сколько льется! — сочувственно пояснила Няша, облизываясь.
— В общем, мы пойдем, — любовно поглаживая прялку, деловито проговорила Мшара. — А ты тут не стесняйся, чувствуй себя как дома! Соломку можешь поменять, кашкой покормить. Все равно он ничего не чувствует, но, когда очухается, ему будет приятно, если Скипер им опять не займется!
Едва голоса зловредных созданий, которые всю дорогу переругивались, кому сначала золото на веретено мотать, стихли вдалеке, Ева поспешила к любимому. Поначалу, опасаясь слежки, она и в самом деле смыла с лица и тела Филиппа засохшую кровь, принесла чистую солому, поменяла воду, убрала прокисшую еду. То, что ее избранника содержали сейчас хуже дикого зверя, вовсе не означало, что не стоит хотя бы попытаться его состояние облегчить.
Сказка все описывала совсем иначе. Но мало ли кто ее сложил, и какие изменения история претерпела, передаваясь из уст в уста. Убедившись, что кикимор рядом точно нет, Ева припала поцелуем к воспаленным спекшимся соленым губам возлюбленного, перебирая его волосы в попытке отыскать проклятый осколок.
Филипп остался безучастен, находясь в тяжелом забытьи. Руки в оковах даже не шевельнулись в попытке обнять. В волосах находились засохшие сгустки крови, приставшие соломинки, клочья сажи, но ничего хоть отдаленно похожего на осколок зеркала, хотя Ева столько раз видела, как Карина вынимает его едва ли не из головы пленника, а потом возвращает на место.
Нет, Ева все представляла как-то иначе. Или вообще не представляла, поглощенная переживаниями и испытаниями своего пути. Она, конечно, убеждала себя, что, возможно, с первого раза не получится. Для этого ей дали помимо прялки пяльцы и зеркало. Но в глубине души все это время продолжала жить почти детская вера в то, что, едва она войдет, чудо свершится, оковы падут, осколок сам отыщется и выйдет, Филипп ее сразу узнает, и они мгновенно перенесутся домой и больше не разлучатся. Однако на такой невозможно благополучный исход ничего даже не намекало.
Испробовав все средства, Ева, чувствуя разочарование и гнев, принялась любимого трясти тормошить, хотя и понимала, что это совершенно бесполезно, и она только причиняет лишнюю боль. Филипп жалобно застонал, но так и не проснулся. Чувствуя жестокое раскаяние, Ева упала на колени рядом с ним, омывая его лицо и тело слезами, покрывая каждую рану поцелуями.
Ее слезы, горячие и горючие, падали на обнаженную кожу, затекали в приоткрытый рот, мочили волосы. Но все без толку. Осколок так и не показывался, Филипп оставался во власти жестоких чар. Так Ева провела целую ночь между отчаянием и надеждой, которая таяла с каждой минутой.
Перо лежало за пазухой, такое же неподвижное, словно неживое, как и его хозяин, хотя Ева, как ей казалось, пробила уже дно в Марианской впадине, если такая существовала в океане отчаяния. Она чувствовала себя обманутой, ощущала опять непроходимой неудачницей, провалившей самый важный в жизни экзамен. Но не прекращала попыток добудиться Филиппа или отыскать проклятый осколок. Она дошла до своей цели, и если ей суждено остаться в этом узилище навсегда, значит, так тому и быть.
На рассвете прибежали перепуганные кикиморы.
— Скорее уходи! — оттаскивая ее от Филиппа, по-сорочьи застрекотала Мшара. — Вернулась хозяйка.
— Злая, как двенадцать лихоманок! — пояснила Няша. — Готова всех на кусочки разорвать.
— Она идет сюда!
Глава 25. Бездна отчаяния
Пока Мшара, тихо охая и браня на чем свет стоит легкомысленную товарку, напористо тащила полумертвую от испуга Еву по каким-то полутемным коридорам, Няша уверенно держала оборону. Выдавать свой «маленький секрет», как кикиморы назвали Еву, служанки, похоже, не собирались.
— Почему у нас человеческим духом тут пахнет? — спускаясь в подземелье, бушевала Карина. — Неужели пожаловала Хозяйка пера?
— Да откуда бы? — басила Няша. — Это, наверное, от пленника или от Никиты.
— А солома почему чистая? — подозрительно спросил Скипер, грохотавший подошвами (или все же копытами) следом.
— Дык убрали же! Не надо было? — удивилась Няша.
— Когда нужно, не дозовешься, а тут рвение проявляют, — уже чуть сдержаннее обругала ее Карина.
— Почему хозяйку не порадовать? — отозвалась Няша, явно довольная тем, что удалось отвести угрозу.
Мшара тоже облегченно выдохнула, ослабив хватку. После ее сухих и твердых, как тиски, рук на предплечье у Евы налились синяки. Впрочем, пенять на дурное обращение явно не стоило, как и просить позволения отдохнуть. Хотя после бессонной ночи и вчерашнего дня хотелось лечь и уснуть прямо на полу.
— Срочно топи печь и готовь завтрак! — запирая дверь в кухню, потребовала кикимора. — Не ровен час еще заявятся Никита и Скипер.
Еве пришлось повиноваться, хотя сердце ее оставалось где-то там, возле Филиппа. Карина пришла к пленнику явно не ради задушевных бесед, и очень скоро даже через толстые каменные стены до кухни донесся исполненный боли крик. Ева ошпарила руку кипятком, но даже не заметила. Она не могла сейчас видеть то, что происходило в узилище, но зато отлично все слышала. Похоже, то ли вытяжка, то ли дымоход печи имели туда выход.
— А ты как думал, птенчик, — в паузах между ударами выговаривала Карина. — За свои поступки надо отвечать. Ты возомнил себя борцом за экологию, похитил контакты наших партнеров, сунул нос в схемы отмывки денег от осуществляемой только на бумаге утилизации пластика. Мне теперь надо выкручиваться и разбираться с чиновниками и с ищейками из следственного комитета. А деньги в наше время решают, увы, не все.
Ответа Филиппа Ева не расслышала. Да и вряд ли он мог что-то сейчас говорить. Зато залихватский посвист плети до кухни долетал без помех и перемежался со все возраставшим дребезжанием посуды на полках, словно при небольшом землетрясении. В кухне при этом сделалось темнее, как при скачке напряжения.
— Что происходит? — придерживая выбивавшую дробь о край мясорубки миску, спросила Ева у кикимор.
— Хозяйка решила к силе Нави прибегнуть, — лениво зевнула Мшара. — Зеркало задействовала. Видимо, сильно соколик ей насолил.
— Живая кровь тут, конечно, покрепче будет, — плотоядно принюхиваясь, пояснила Няша. — Но в случае с потомком вещих птиц и такая сойдет.
Карина меж тем продолжала, и в голосе ее уже слышался не столько гнев, сколько раздражение. Она искренне не понимала, почему люди цепляются за какие-то принципы и не хотят принимать такие удобные с ее точки зрения правила игры.
— Конечно, отстранить от расследования этого приставучего Боровикова и подчистить досье можно и не прибегая к магии, — деловито объясняла она. — Но это долго и не слишком надежно. Да и сердечный приступ не в меру ретивого начальника департамента или автомобильную катастрофу с участием дочери главы контролирующего ведомства тоже проще организовать так, чтобы это не вызывало подозрений. Двумя похотливыми дедками из природоохранного ведомства занялись Чаруса и Елань. А еще неплохо бы выяснить, куда этот проклятый неуловимый котяра унес флешку. Не подскажешь, птенчик? Ты ж наверняка сделал резервную копию.
Филипп ожидаемо не ответил. Знал ли он сам, куда направил свои мохнатые стопы своевольный Нелюб. Ева тоже не смогла бы этот вопрос прояснить, но это мало что меняло.