теперь еще раздаются в ушах моих. Я ночей шесть сряду видел ее во сне, и даже решился было — каково мое благоразумие? — не ходить дня два в Сокольники, чтоб рассеять как-нибудь картины, составлявшиеся в моем воображении… Но что они заключат о таком отсутствии, подумал я, и что мне будет сказать им в оправдание? Лгать пред Луизою я не могу, как пред истиною. — Я пошел опять. Кончил ли ты свое рассуждение о римском красноречии? Почему не пишешь ты мне ни слова об нем? — Она смотрит на меня иногда очень ласково, и я уверен — да! я уверен, что она питает ко мне дружбу; дружбу! Ах, Всеволод, дружба ее доставляет наслаждение моему уму и сердцу.
Получил ли ты Санкциеву Минерву?[44] Какого мнения ты об ней? Прощай! Я иду к моей Венере.
ПИСЬМО X
От Луизы к ее подруге.
Ты с ума сошла, Катенька. Мне стыдно было даже читать письмо твое, не только что поверять свои чувствования по твоим догадкам. — Из одного свидания, почти немого, ты сплела целый роман. — Шалунья! не позабудь, что мне уже осьмнадцать лет и что я всегда славилась своим благоразумием. — Не боясь твоей диалектики, скажу тебе, что Б. Б. бывает у нас почти всякий день, что я всегда с удовольствием вижу его и люблю с ним разговаривать. Он прекрасный молодой человек с высокими мыслями, с живым, пламенным чувством ко всему доброму, изящному и истинному, с познаниями основательными и разнообразными. Разговор с ним приятен и поучителен. Я чувствую к нему сердечное расположение — и только. Бред твой объясняется мною вот как: Байрон говорит к Шильонскому узнику, что только в глубине темницы, с цепью на руке вполне чувствуется свобода[45]: так точно у тебя в захолустье живее играет твое веселое воображение, и ты на просторе строишь воздушные замки. Строй, мой друг, строй сколько хочешь и как хочешь, только с одним условием. Ты понимаешь его. Прости дружбе, что я напоминаю об нем. — Это строение займет с приятностию досуги, коих у тебя вдоволь, а мне очень приятно будет смотреть издали на твои хлопоты и пошутить над тобою, когда твои замки… Но вот идет наш гость. Он обещался принесть мне отрывки из «Цыган» Пушкина[46]. Мне хочется прочесть их поскорее. Прощай.
ПИСЬМО XI
К Луизе от ее подруги.
«А мне очень приятно будет пошутить над тобою, когда твои замки…» Ну что же — разрушатся, что ли? Ты видишь, что это слово даже и не написалося. И не напишется, и не сбудется. Он, как в руку сон, пришел и придет опять, и останется, и замок мой устроится. — Но шутки в сторону: я виновата, Луиза, что привела в краску твою скромность последним своим болтаньем. — Мне самой стало совестно, когда я вспомнила об нем через день после отправления письма на почту. — Будь уверена, что я очень живо помню наставления, кои мы получили с тобою вместе, и на деле никогда, авось бог даст, не буду иметь причины краснеть при воспоминании об оных. Языком же, что делать? — я грешу иногда, даже часто, а после раскаянье. Впрочем, я стараюсь исправиться. С этой же минуты ты никогда не услышишь от меня ничего об нем, разве сама когда вызовешь каким-нибудь нечаянным признанием, разве… Но, ей-богу, силы нет, опять вздор идет в голову. Так не хочу же теперь писать ничего. — Удивляйся моей решительности, удивляйся тем более, что у меня теперь так и шевелятся руки и язык. Скорее запечатаю письмо.
45
…Байрон говорит к Шильонскому узнику, что только в глубине темницы, с цепью на руке вполне чувствуется свобода… — свободный пересказ строк из «Сонета к Шильону» Байрона (1816).
46
…отрывки из «Цыган» Пушкина — отрывки из поэмы Пушкина «Цыганы» печатались в «Полярной звезде» на 1825 г., в «Московском телеграфе», 1825, № XXI и в «Северных цветах» на 1826 г.