В классе Эвелина была самой младшей, но учительнице часто казалось, что она
намного старше других ребят. В этой девочке ощущалась какая-то настораживающая недетскость.
– Она настоящая маленькая женщина, – сказала директрисе учительница, – просто ждет, когда станет выше ростом.
В тот первый день во время завтрака дети достали свои разноцветные баночки-скляночки, вытащили яблоки, печенье и завернутые в кальку бутерброды, и только Эвелине есть было нечего – никто даже и не подумал дать ей в школу завтрак.
– А где твоя еда, Эвелина ? – спросила учительница .
– Я не голодная, – насупилась Эвелина . – Я утром наелась.
Большинство девочек в школе были опрятно одеты в чистенькие юбочки и блузки. Эвелина же ходила в выцветших клетчатых платьях и поношенных рубашках, из которых она давно уже выросла.
– Мне нужна новая одежда для школы, – сказала она как-то отцу.
– Да? – вскипел тот. – Мне что, денег девать некуда? Пойди попроси что-нибудь в секондхэнде.
– Но, папа, это же для нищих, – возмутилась Эвелина и тут же получила от отца увесистую пощечину.
***
Одноклассники Эвелины знали игры, о которых она никогда даже и не слышала. У девочек были игрушки и куклы, и некоторые из них охотно делились ими с Эвелиной, однако она всегда с горечью осознавала, что все это чужое, а у нее самой ничего нет. И хуже того, за годы учебы в школе Эвелина увидела совершенно другой мир, мир, где у детей были мамы и папы, которые дарили им подарки и устраивали им вечеринки на дни рождения, и любили их, и заботились о них, и целовали их. Впервые Эвелина начала понимать, сколь многим она была обделена в своей жизни. И от этого она чувствовала себя еще более одинокой.
***
Общежитие тоже было своеобразной школой. Оно напоминало какой-то многонациональный микрокосмос. По именам постояльцев Эвелина научилась определять, откуда они приехали . Среди них были и лесорубы, и рыбаки, и шахтеры, и торговцы. По утрам на завтрак и по вечерам на ужин они собирались в просторной столовой, и Эвелина как зачарованная слушала их разговоры. Казалось, что у каждой группы этих работяг был свой загадочный язык.
***
Совсем другого рода людьми были рыбаки. Они возвращались в общежитие насквозь пропахшие рекой , без конца болтали о новом эксперименте, да напропалую хвастались друг перед другом своими уловами трески, сельди, макрели или пикши.
Но наибольшее восхищение вызывали у Эвелины шахтеры.
Раскрыв рот, слушала она разговоры шахтеров после трудового дня.
– Неужели то, что говорят про Макса, правда?
– Чистая правда. Бедный малый спускался в забой, и угольная вагонетка сошла с рельсов и раздробила ему ногу. Так эта сука штейгер сказал, что Макс сам виноват, не успел отскочить, и теперь у него погасла лампа.
– Как это? – озадаченно спросила Эвелина .
– А так, – повернулся к ней один из шахтеров, – Макс спускался к себе в забой…, ну, на тот уровень, где он вкалывает, а вагонетка – такая тележка, на которой возят уголь, – соскочила с рельсов и зашибла его.
– И у него погасла лампа? – недоумевала Эвелина . Шахтер добродушно рассмеялся:
– Когда говорят, что у тебя погасла лампа, это значит, что ты уволен.
***
В пятнадцать лет Эвелина поступила в среднюю школу . Она превратилась в долговязого, неуклюжего подростка с длинными ногами, непослушными черными волосами и непропорционально большими умными серыми глазами на бледном, худеньком личике. Едва ли кто-нибудь мог с уверенностью сказать, что из нее вырастет. Эвелина была в переходном возрасте, и ее внешность претерпевала большие изменения. Из нее с одинаковой вероятностью могла получиться и дурнушка, и красавица.
Однако для Ильи его дочь всегда была уродиной.
– Тебе надо выскакивать замуж за первого же дурака, который к тебе посватается, – однажды заявил он. – С такой рожей выбирать не приходится.
Эвелина молча слушала.
– Только пусть этот бедолага не рассчитывает получить от меня приданое.
В это время в комнату заглянул Влад Орден . Он стоял, с трудом сдерживая свое возмущение.
– Ну ладно, девка, – сказал Илья , – ступай на кухню.
Эвелина выбежала.
– Почему ты так обращаешься со своей дочерью? – не выдержал Влад .
– Тебя это не касается, – огрызнулся Илья , глядя на вошедшего помутневшими глазами.
– Ты просто пьян.
– Да, пьян. Ну и что? Чем еще заняться? Баб нет, так хоть напиться можно.
Влад пошел на кухню, где Эвелина мыла посуду. Ее глаза покраснели от слез. Влад обнял девушку за плечи.
– Ничего, малышка, – попытался он успокоить ее, – твой отец не хотел тебя обидеть.
– Он ненавидит меня.
– Да нет же…
– Я в жизни не слышала от него ни одного доброго слова! Ни одного!
Влад замолчал, не зная, что сказать. Летом в Ульяновске было полно туристов. Они приезжали в своих шикарных автомобилях, одевались в «дорогие наряды, заходили в магазины , обедали в «Кедровом доме».В них чувствовалось какое-то превосходство – ведь они были из другого мира, – и Эвелина завидовала им и, когда в конце лета они разъезжались по домам, мечтала вырваться из этого захолустья и уехать вместе с ними. Но как?
Не раз она слыхала рассказы отца про своего деда Наревского. «Старый ублюдок пытался помешать моей женитьбе на его драгоценной дочке, – жаловался Илья каждому, кто только соглашался слушать его. – Он был чертовски богат. Как думаешь, дал он мне хоть что-нибудь? Не-е. А ведь я так заботился о его Саше …»
И Эвелина воображала, что в один прекрасный день ее дед приедет и увезет ее в волшебные города, о которых она только читала: в Лондон, в Рим, в Париж… «И у меня тоже будет красивая одежда. Сотни платьев и новых туфель».
Но проходили месяцы, за ними годы, а он так и не приезжал, и в конце концов Эвелина поняла, что никогда не увидит своего деда. Она была обречена провести всю свою жизнь в Ульяновске.