Я прижал руку ко рту, чтобы сдержать рвоту. Рыбаки поглядели друг на друга с явным презрением к моему слабому желудку. Я смотрел на дырявые доски крыши, и когда, наконец, рискнул заговорить, надеясь, что меня не стошнит, покачал головой.
— Это не Сильвия. Совсем на неё не похоже.
Филипе положил руку мне на плечо.
— Понимаю, она распухла в воде, но посмотрите на амулет, что у неё на шее. Это глаз Бога. Сильвия всегда носила…
Я не смотрел, только огрызнулся:
— Тысячи женщин носят такое.
— Но большинство носит и распятие, а этот глаз гораздо больше, чем…
— Говорю тебе, это не она. Какая-то женщина, возможно выброшенная любовником. Сотни женщин в год топятся сами из-за мужчин или нежеланного потомства, или просто от меланхолии.
Женщины — они такие, им вечно надо делать драматические жесты.
— Вот только эта не утопилась сама, — негромко сказал старый рыбак. — Если только тело не поднялось и не полетело в море. Думаю, она была мертва задолго до того, как оказалась в воде. Посмотрите на эти чёрные пятна на её шее. Ясно как день, что её задушили. А когда жизнь из неё ушла, тело выбросили в море.
Я не мог заставить себя опять посмотреть на тело. Знал, что от этого станет плохо. А те трое сосредоточенно ждали. На их лицах читался вопрос. Неужели они могли подумать, что это я…
— Не смотрите на меня так. Я не причинял Сильвии вреда. Клянусь, я её и пальцем ни разу не тронул. Она жива. Нашла себе другого дурака. Но она вернётся, когда он ей надоест, вот увидите.
Филипе грустно покачал головой, как будто я — какой-то глупый ребёнок.
— Взгляни на неё, Альваро. Посмотри внимательно. Это Сильвия. Я… я вовсе не говорю, что ты…
— Нет-нет, — перебил я. — Это создание — не Сильвия. Думаешь, я не узнал бы свою любовницу? Говорю тебе, это не она. Это какая-то старая ведьма, уродина. Ты не знаешь Сильвию так, как я — в ней столько жизни, столько страсти. Она не может вот так умереть. Я знал бы, если бы она умерла. Я бы понял!
Я развернулся и попытался прорваться сквозь мешковину, висящую в дверях, но только запутался. В конце концов, я оторвал её от дверного проёма и выскочил из домика. Как только я оказался снаружи, меня стошнило.
Две женщины, проходившие мимо вдоль берега, перекрестились и быстро пошли в обратном направлении, очевидно боясь приближаться — вдруг у меня чума.
Меня трясло, но я сумел выпрямиться и, шатаясь, побрёл назад, в своё жилище, пытаясь выбросить из головы то раздутое уродливое лицо, но картинка была словно запечатлена на моих веках.
Не может быть, что это она. С чего они так решили? В Белеме сотни черноволосых женщин, и кто знает, может, она вообще покинула этот город? Её могли бросить в море много миль выше по побережью, а сюда принести течением, или вообще могла упасть с борта корабля. Нет, это совсем не она. Моя Сильвия не мертва.
Я вдруг вспомнил, что не спросил рыбаков, что они собираются делать с телом. Может, просто бросят обратно в воду? С трупами так поступают часто, самое безопасное дело. Никому не нужны проблемы — докладывать о находке, а потом ещё терять целый день, отвечая на кучу вопросов. И никто не хочет, чтобы его семье угрожали или ещё что похуже, если убийца узнает, кто доложил о трупе. Но если о нём уже узнало много людей, у рыбаков не останется выбора, только передать тело властям.
Поклянётся ли Филипе под присягой, что это Сильвия? Если да, то меня первым станут искать, и, если я не сумею предоставить им живую Сильвию, мне не доказать свою невиновность. Мне нужно оставить это жильё, и немедленно, сегодня же, пока за мной не пришли.
Может, Филипе для того и показывал тело, чтобы дать мне возможность сбежать. Если он надеялся получить награду за донос об убийстве, то дать обвинённому шанс спастись — верный способ усыпить свою совесть. А шанс у меня есть, и чертовски хороший. Донья Лусия обещала мне деньги завтра. Всё, что мне нужно — остаться свободным на ночь и утро, а после я смогу навсегда покинуть этот город с неплохим состоянием в кармане, его мне хватит, чтобы убраться из Белема подальше, туда, где меня никогда не найдут.
Я вбежал в свою комнату, побросал в кожаный мешок кое-какую одежду. Конечно, не всю. Если Филипе приведёт солдат, пусть всё выглядит так, будто я должен вот-вот вернуться. Если повезёт, они останутся здесь ждать меня.
Пио прыгнул мне на плечо. Я поцеловал его, погладил маленькую голову, но понимал — его нельзя брать с собой. Не выйдет сидеть где-то в тёмном углу в таверне или просто пройти по улице с обезьянкой на плече без того, чтобы какой-нибудь ребёнок тебя не запомнил.