Пио схватил ещё винограда с моей тарелки, прыгнул на верх побитого старого шкафа и принялся есть и плевать в меня косточки. Я кидал виноградины в рот, а Пио возмущённо вопил, как будто думал, что это я ворую его еду. Потом, наконец, повернулся задом, отказываясь на меня смотреть.
В таком настроении он почти такой же вредный, как Сильвия. Эта маленькая злобная ведьма вечно кидалась на меня и устраивала истерики. У меня пальцев на руках не хватит, посчитать сколько раз она грозилась меня бросить. Теперь, наконец-то ушла, но я знал, что она не останется в стороне, как только почует запах денег.
— Как думаешь, скоро эта сука ко мне приползёт? Ставку сделать не хочешь, Пио? Говоришь, месяц? Ставлю целый бочонок фиг, самое позднее — через неделю. Вот увидишь. Обовьёт свои хорошенькие ручки вокруг моей шеи и будет упрашивать принять её обратно.
Я снова лёг на своё узкое и грязное соломенное ложе и стал смотреть на покосившиеся балки над головой. Боже, но я так скучал без неё. Когда Сильвия была здесь, она бесила меня нытьём и жалобами, но теперь, когда её нет, я сходил с ума от тоски по ней.
Я старался не думать, в чьей постели она сейчас. А должно быть, она не одна — Сильвия из тех женщин, что и единственной ночи не проведёт в одиночестве. С такой гривой чёрных, как вороново крыло, волос, маленькими смуглыми ручками и нежными пухлыми губами — да в её компании и сам Иисус не остался бы верен своим обетам.
Даже когда мы жили вместе, я точно знал, что Сильвия мне верна только когда она в комнате, рядом со мной. Да и то не всегда — частенько её огромные синие, как индиго, глаза затуманивались, и ясно было, она думает о ком-то другом.
Я много раз ревновал её как ненормальный. Но когда я кричал на неё или упрашивал бросить других мужчин, она в ответ только смеялась. Ревность не имела смысла для Сильвии — ей всё быстро надоедало, и она переходила от одного любовника к другому, как муха, бессмысленно жужжащая над прилавком мясника. Она даже не понимала, что мужчине хочется верить, будто он — единственный.
Не могу вспомнить, из-за чего она ушла в этот раз. Мы подрались. Но это для нас не ново. Сильвия любила нагнетать страсти, вопить и злиться, и швырять свои туфли мне в голову, а однажды — даже полный ночной горшок. Но если у нас случались яростные ссоры, после них любовные ласки бывали ещё более жаркими. Вся её злость изливалась в страсть, и она скакала на мне как дикий татарин, пока мы оба в полном истощении не проваливались в сон.
Однако в тот раз, насколько я помню, опьяняющей скачки не было, хотя пары бренди затуманили мою голову. Когда следующим утром я проснулся с языком, шершавым, как ослиная задница, Сильвии рядом не оказалось. Я думал, она возвратится к ночи, но Сильвия не пришла, и никто в этой гостинице больше её не видел.
— Но знаешь, Пио, прошло ведь только четыре дня. Как только она услышит, что у меня завелись деньги, чтобы купить ей платья и украшения, живо примчится сюда. Вот ты погоди, увидишь. Все солдаты королевской армии её не удержат.
По гнилому дереву над головой пробежала зелёная ящерка. Господи Иисусе, как жарко. Пот струился по моему лицу, заливая глаза. Сквозь разбитые ставни проникала вонь гниющих рыбьих кишок, смолы и сохнущих водорослей, и ни дуновения ветерка не охлаждало крошечную каморку. Я шлёпнул клопа, забравшегося мне под мышку и попытался устроиться поудобнее на комковатом соломенном тюфяке.
Внизу, под окном, я слышал шуршание и писк крыс, дерущихся за отбросы — совсем обнаглели и даже не ждут наступления темноты. Но в первый раз за долгие недели меня не возмущали все эти ежедневные муки.
Ещё только пять дней — и я навсегда съеду отсюда, с денежками, позвякивающими в кармане, и полным пузом хорошей еды. Жизнь — это дерево со сладкими персиками для тех, кто знает, как их сорвать, и я почти достал самый сочный.
Исландия
Эйдис
Мьюз — домик, где держат соколов, особенно пока те линяют. Или клетка.
Моя сестра умерла сегодня. Я крепко прижимала её к себе, и ощущала, как её покидает жизнь. Я всегда думала, что дух вылетает из тела, как жук, летящий на свет. С первыми судорогами смерти он медленно расправляет крылья, примеряется, а потом внезапно взмывает вверх, и душа уносится с ним. Но было совсем не так. Это походило на воду, медленно утекающую из треснутой чаши. Это было как таяние сосульки, капля за каплей. И не настало мгновение смерти, только медленно ускользала жизнь. Сердце билось всё тише, бой барабана затих вдалеке, и барабанщик ушёл.