Я поняла — ему до сих пор стыдно за то, что не защитил чужеземца от датчан.
Он хмуро глядел на кончики своих грязных пальцев.
— Но Фаннар мне не позволил. Он сказал, что лучше знает здешние земли и может показать священнику скрытый проход через горы. Однако, думаю, он просто хотел защитить меня, на случай, если священника схватят. Но мне не нужна защита! Я знаю, вороны повсюду следят за нами, но я не боюсь! Он вздёрнул подбородок, как будто бросая лютеранам вызов.
Фаннар поступил разумно, не доверив ему эту задачу. Мальчишка отчаянно жаждет доказать, что не трус, и может нарочно пойти на риск, подвергнув серьёзной опасности не только себя, но и священника, поскольку вороны, и правда, за всем наблюдают.
Хотя по приказу датского короля, каждый здешний мужчина, женщина или ребёнок теперь лютеранин, многие, как Фаннар, тайно исповедовали старую католическую веру. А у этих чёрных ворон повсюду глаза, лютеране охотятся как на тайных священников, до сих пор проводящих запретные мессы, так и на простых людей, которые их защищают. Фаннар идёт на огромный риск, приглашая соседей на исповедь. Как знать, возможно, кто-то из его друзей и знакомых уже не просто притворяется лютеранином, а на самом деле обратился в протестантскую веру, и может его предать. Даже тех, кто не испытывает любви к лютеранам, могут убедить шпионить для них, предложив достаточно золота.
— Фаннар должен доверять тебе, Ари.
— Это Фаннар сказал тебе моё имя? — удивился парнишка.
— Фаннар тебе верит, — повторила я, — и всё-таки, ты не сказал ему правды об этом человеке.
Щёки Ари залились краской, но он возмущённо закусил губу.
— Я сказал ему, что я видел.
— Что его избили какие-то датчане.
— Так и было, — он хмурился, как будто вызывая меня на спор.
— Но ты убедил Фаннара, что не знал этого человека, что он чужой для тебя. А ведь Фаннар — добрая душа. Увидев раненым или голодным любое создание, неважно, друга или странника, зверя или человека, он старается им помочь, даже если при этом приходится делить последний ломоть хлеба и разрывать надвое единственное одеяло. Думаю, ты во многом похож на него, и этому чужаку ты готов был помочь, как и Фаннар. Но есть здесь и что-то ещё. Мне кажется, ты не хочешь в этом признаться даже себе самому. — Я умолкла, чтобы понаблюдать за ним. Моё лицо скрывала вуаль, но он всё так же отводил от меня взгляд и угрюмо смотрел, как бурлит меж камней горячая вода в озере. Он не собирался ничего признавать, придётся его убедить. — Если бы этот человек и в самом деле был для тебя чужой, Ари, ты с любопытством глядел бы на него в день, когда вы принесли его сюда. Но этого не было. Тогда я решила, что тебе плохо от вида крови, но тебя ведь отталкивало не это, верно? И ещё — любой другой на твоём месте, придя сегодня сюда, первым делом посмотрел бы на раненого — заживают ли его раны, открыл ли он глаза — а ты на него не смотрел. Ты знаешь этого человека и боишься его. Почему?
Ари вскочил на ноги.
— Я должен идти. Я нужен Фаннару, чтобы охранять дом.
— Ари, скажи мне. Мне нужно знать. Рядом с этим человеком витает опасность, смертельная опасность. Мы её чувствуем, но не знаем, какую она примет форму.
Мальчик колебался. Он пристально смотрел на чистую воду бассейна, отблески света горящего на стене факела плясали на его лице, растворяя и скрывая его, словно сотня скользящих масок.
— Знаю, я должен был оставить его умирать там, на дороге. Но я просто не смог уйти. Разве я поступил неправильно? Ты считаешь, лучше дать умереть невиновному, чем рискнуть и спасти того, кто не должен жить? Я не знал, что мне делать, Эйдис, и сейчас я не знаю.
— Расскажи нам правду, Ари. Мы должны понимать, с чем имеем дело. Ты должен нам помочь, иначе все мы в опасности.
Но он упрямо качал головой.
— Нет, сначала я должен сам убедиться. Я узнаю, когда он очнётся.
— И что ты тогда станешь делать, Ари?
Он закрыл руками голову, как будто защищаясь от огромных камней, которые вот-вот на него посыплются. Потом отвернулся и полез по скале к выходу из пещеры. Он поспешно вскарабкался вверх и вылез сквозь щель, а я слушала, как осыпаются мелкие камешки из-под его ног.
В пещере опять всё затихло, только тихо булькала и журчала вода в горячем бассейне. Я посмотрела на лежащего человека. На виске, как крылышко мотылька, билась тонкая жилка.
И это было единственное проявление жизни в нём. С тех пор, как его принесли сюда, он не двигался и не открывал глаза, но моя мёртвая сестра Валдис повернула ко мне укрытое вуалью лицо и смеётся страшно и зло, а стены пещеры дрожат.