В середине моей учебы пришло письмо от матери, в котором она сообщала, что дважды переболела тифом и находится в тяжелом состоянии в одном из полевых госпиталей. Я взял краткосрочный отпуск и поехал навестить ее. Несколько месяцев назад, когда я встретил ее на железнодорожной станции, это была стройная и энергичная сорокалетняя женщина, теперь же я нашел ее совершенно больной. Исхудавшая, сгорбленная, в морщинах, с короткой стрижкой, она казалась мне постаревшей лет на двадцать. К тому же она еще и заговаривалась. Оставлять ее в таком положении я не мог, пришлось взять ее к себе в Москву. На двоих в день у нас было фунт хлеба, горсть овсянки и пара селедок. Тем не менее постепенно она окрепла.
И хотя жили мы ничуть не хуже большинства москвичей, моя мать была постоянно озлоблена. Она часто ругала большевиков и укоряла меня за то, что я посвятил свою жизнь недостойному делу.
– Ты два года воевал – было столько смертей и горя – за что? – вопрошала она. – За то, чтобы комиссары в Кремле купались в роскоши, а мы голодали?
Ей было бесполезно говорить, что наши лидеры жили очень скромно. Я долго терпел это, но наконец высказал ей все:
– Ты обливалась потом за двадцать пять копеек в день на полях баронессы Браницкой. И все это терпела, а теперь об этом забыла. Да, наша жизнь тоже полна лишений, но мы построим новое общество изобилия и счастья для всех.
Один из моих коллег по академии, татарин, которого я назову Тариков, был женат на маленькой татарочке по имени Хадиджа, которая сочувственно относилась к нашим проблемам. Она была очаровательна. Однажды она вошла в комнату в разгар моего спора с матерью. Я был не в состоянии убедить мать в правоте своего дела, и это угнетало меня. Она подошла ко мне, а я сидел закрыв лицо руками, и сказала:
– Не печалься, Александр. Что ты можешь сделать? Старые люди все такие.
Неожиданно она поцеловала меня и выбежала из комнаты.
Глядя, как ее маленькая фигурка исчезла в дверях, я был так взволнован, что забыл все свои споры с матерью. Мы стали часто видеть друг друга, совершать прогулки. Скоро я понял, что влюбился в Хадиджу и она, похоже, тоже полюбила меня. Хотя мы жили в соседних комнатах, она стала писать мне длинные письма. Их стиль сначала удивил меня, но потом я стал находить их очаровательными. В ее языке было что-то волшебное, и лишь позже я понял, что его выразительность определялась метафорами, заимствованными из восточной поэзии.
Ее страстные письма, однако, не мешали ей сохранять верность мужу, который, будучи татарином, вероятно, понимал ее гораздо лучше меня. Когда я предложил ей пожениться, она ответила уклончиво. Ее муж, узнав об этом, потребовал от меня объяснений. Партийные нормы в этом вопросе были довольно строгими, но они были основаны на терпимости. Мы старались в дружеской форме найти рациональный выход из создавшегося положения. У меня было такое впечатление, что большинство бойцов моего поколения были достаточно щепетильны в сердечных делах и всегда старались уважать чувство собственного достоинства женщины. После спокойного, дружеского разговора мы пришли к выводу, что выбор должна сделать сама Хадиджа.
Для меня было чувствительным ударом, что выбор этот был не в мою пользу. Положение еще более усугубилось, когда совершенно случайно я узнал, что она в это же самое время вела такую же лирическую переписку еще с одним офицером. Я ей не сказал о своем открытии, но на душе было тяжело. Будучи разочарован и убежден, что я в полной мере познал коварство женского сердца, я решил при первой же возможности уехать в какое-нибудь отдаленное место.
Пришла весна, моя мать уехала на Украину. Там ее снова ждала работа в госпитале. Скоро и мне представилась возможность покинуть Москву и забыть о любовной неудаче. Назначенный послом в Бухару К. К. Юренев попросил Генштаб направить к нему несколько офицеров, владеющих восточными языками. Генштаб направил запрос в академию. В числе других пяти слушателей выбор пал и на меня. Нам предстояло поехать в Бухару в качестве военных атташе российской миссии.
До революции Бухарский эмират в Центральной Азии пользовался официальным статусом российского протектората, примерно таким, какой в Британской империи имели некоторые индийские княжества. Его феодальный уклад оставался неизменным. В 1917 году была создана «Молодая партия Бухары», которая изгнала эмира и провозгласила присоединение к российской революции. Лидером движения был Файзулла Ходжаев, о котором говорили как об очень способном и проницательном человеке думавшем о будущем страны. Бухара сохраняла свою независимость, и Москва имела там посольство, возглавлял которое до своей внезапной смерти Апрелев. Свергнутый эмир бежал в Афганистан, откуда вел борьбу за возвращение трона. Англичане, напуганные приближением «красной опасности», которая почти достигла Индии (в один из моментов только десятимильная полоса земли отделяла Бухару от Индии), вовсю помогали ему. Подразделения британских войск и Красной Армии стояли друг против друга, разделенные этой узкой полосой. Советское правительство послало в Бухару некоторое количество войск, но там стали возникать конфликты между Красной Армией и местными вооруженными отрядами. Беря нас с собой, Юренев имел в виду, что мы в тех непростых условиях будем выполнять функции офицеров связи.
Он принял нас в гостинице «Националь», где в то время жили высокопоставленные советские деятели. Это был невысокого роста плотный человек в военной гимнастерке.
– Мы попытаемся установить в Бухаре настоящую советскую власть, – сказал он мне.
Дипломатические паспорта нам подписал заместитель наркома иностранных дел Леон Карахан. Теперь все наши помыслы были связаны с предстоящей работой, к которой мы себя сознательно готовили.
14. БОЛЬШЕВИК НА ФЕОДАЛЬНОМ ВОСТОКЕ
Это была любопытная экспедиция, подобная тем, что в средние века направлялись в неведомые страны. Весь штат посольства насчитывал сорок шесть человек. Однако мы заполнили целый поезд. Это был санитарный эшелон, переданный временно в наше распоряжение. К поезду был прицеплен один вагон первого класса, ставший нашим жилищем во время нашего неблизкого путешествия. Помимо гражданского персонала, который включал повара и машинисток, мы взяли с собой небольшой отряд солдат, запасы продовольствия, медикаменты, оружие, предметы для бартерной торговли и подарки. Женатые члены миссии везли с собой семьи.
В обычное время эта поездка заняла бы пять дней, но нам потребовалось на дорогу три с половиной недели. Солнце немилосердно жгло степи и пустыни, по которым пролегал наш маршрут; станции лежали в руинах, и все же это было необыкновенно замечательное путешествие. Мужчины, а иногда и женщины лежали полуобнаженные на крышах вагонов, буквально купаясь, после московских холодов, в горячих лучах южного солнца. Все мы были в приподнятом настроении, понимая, что нас впереди ждут приключения, что нам предстоит выполнить важную миссию. Все это было впереди. А пока мы вовсю наслаждались неожиданно выпавшим нам отдыхом.
В отдельном купе нашего штабного вагона ехала незнакомая женщина. Кто-то сказал, что это жена бухарского дипломата, и я ожидал увидеть маленькую загорелую женщину азиатской наружности. Каково же было мое изумление, когда меня представили молодой русской красавице. Она оказалась вдовой покойного посла Апрелева. Похоже, свою утрату, судя по ее виду, она переживала с легким сердцем. И все же она возвращалась в Центральную Азию, чтобы быть подальше от Москвы. Видимо, ей вовсе не хотелось оставаться в столице. Там она бы неизбежно была втянута в водоворот «светской» жизни со всеми неизбежными при ее внешних данных победами, но это ей сейчас было совсем не нужно. По мере того как продолжалось наше путешествие, она прекрасно чувствовала себя в миниатюрном «московском» мирке. Большинство мужчин напропалую за ней ухаживали. Временами она проявляла к кому-то благосклонность, но потом опять ее охватывало настроение недовольства и нами и собой. Однажды она призналась мне, что ей хочется побыть одной. Я ответил ей примерно следующее: