Сегодня они решили подробно обсудить вопрос о сумме, в которую он оценил рукопись Ады. Скелтон явно где-то откопал дилера, о котором Деннис и слыхом не слыхивал; тот показал, что если бы было доказано, что строки Байрона подлинные, стоимость рукописи достигла бы ста тысяч долларов — того самого максимума, который в свое время назвал Дено. Каким образом можно было бы доказать подлинность строк Байрона, этот ранее неизвестный гений антикварного мира так и не объяснил, горько заметил Деннис. Единственное, что, казалось, интересовало Скелтона, так это слова Дено, сказанные им на допросе в полиции, — что отрывок рукописи стоит значительно меньше, чем могло кому-то показаться. Несмотря на подчеркнутую вежливость детектива («Я все еще отчаянно пытаюсь разобраться с этим оценочным делом, — извинялся тот со смирением, достойным Коломбо, — вы уж простите меня»), он явно считал, что Деннис пытается умалить значение документа и вместе с тем уменьшить вероятность того, что кто-то способен ради него пойти на убийство.
Деннис, по словам адвоката, почти ничего не говорил. Он сидел и молча слушал, как его репутация, побудительные мотивы и порядочность изучаются и молчаливо игнорируются. Теперь, вечером, несмотря на то что он пригласил Джульет побеседовать с ним обо всем, практически неизбежным результатом совершившихся событий (а возможно, и того, что она так и не вернула ему его расписку) было то, что его влечение к ней стало ослабевать. Когда она извинилась (в очередной раз) за то, что втравила его в дело с миссис Кэффри, Деннис не ответил (как прежде): «Ох, не говори глупостей, ты ничего не могла предвидеть». Просто промолчал.
Сама Джульет тоже провела день не без происшествий. Некая предприимчивая журналистка, представляющая телеканал местных новостей, разузнала, что именно Джульет произвела первоначальное опознание тела Ады Кэффри. Простой поиск в Интернете, конечно же, позволил выяснить ее литературный псевдоним. После этого было уже просто невозможно не прийти к идее репортажа, где говорилось бы о смерти пожилой леди, о пропавшей рукописи безнравственного толка и о преуспевающей нью-йоркской сочинительнице исторических романов. Эта журналистка по имени Лесли Флент рыскала в сети очень упорно, пока не вышла на Джульет. Когда Джульет предупредила Флент через Эймс, что на ее телефонные звонки отвечать не будут, та заявилась к дому писательницы. Вместе со съемочной группой она простояла у подъезда всю вторую половину дня, создавая жильцам проблемы. После безуспешных попыток отвязаться от телевизионщиков, используя систему внутренней связи с привратником, Джульет направила вниз Эймс, чтобы та поговорила с ними.
Но вместо того чтобы удалиться, они взяли интервью у ее помощницы. Эймс вернулась, необычно раскрасневшись, и принесла Джульет записку от председателя правления жилищного кооператива с просьбой иметь в виду, что ее соседям очень неприятно иметь у своего порога лагерь, разбитый представителями СМИ.
В результате Джульет оказалась в осаде в собственной квартире. Теоретически это могло бы означать прибавление большого куска к седьмой главе «Христианина-джентльмена». Но ей удалось написать всего пару страниц без особого вдохновения. Отправляясь к Деннису, она закутала лицо шарфом до самых глаз и натянула до переносицы детскую вязаную шапочку. Предварительно позвонила привратнику (на этот раз дежурил Франциско), чтобы тот не вздумал здороваться, когда она будет проходить мимо съемочной камеры. Все кончилось тем, что на нижнем этаже она столкнулась с соседкой, которая тут же во весь голос воскликнула:
— Джульет? Ну и ну, я едва узнала тебя во всем этом!
Потом было преследование, в ходе которого Джульет проявила достаточно самообладания, чтобы не привести журналистов прямо к «Рара авис», они дошли за ней до пиццерии на углу Восемьдесят второй улицы и Амстердам-авеню. Как она вовремя вспомнила, в заведении было две двери. Джульет вошла через парадный вход, вышла через боковую дверь и тут же села в удачно подвернувшееся такси. Единственное, что она нашла в этом происшествии положительного, так это то, что оно подсказало ей концовку похода сестер Уокингшо к руинам аббатства: Кэтрин должна была нечаянно потревожить быка, который бросился бы за ней в погоню, а сэр Джеймс пришел бы ей на помощь. Безропотную Кэт можно было бы потом уложить в постель с болезненными и обезображивающими ранениями, полученными во время гонки по пересеченной местности, а безукоризненная Селена стала бы ухаживать за сестрой как добрая христианка.