Жалкие враги Перикла, не смея нападать на него самого, клеветали на тех, кто его окружал и помогал осуществлять его грандиозные планы. Лучшим способом вывести человека из себя служили грязные слухи о его жене. Многие пострадали. Про жену Мениппа в Афинах распевали оскорбительные песенки. Пели и про птичий двор Пирилампа, якобы снабжавшего Перикла диковинными в Греции павлинами, которыми он будто бы одаривал своих куртизанок. А трудолюбивого Метиха обвиняли в жадности до должностей — за то, что он руководил многими делами государства. По Афинам гуляло такое стихотворение:
Тоской и болью обволакивались все чувства и мысли от этих воспоминаний.
«Нужна очистительная гроза и молния, чтобы осветить, хотя бы на миг, наступившую темноту», — продолжал размышлять Сократ над своим замыслом. План вырисовывался уже в деталях, почти распределились роли участников начала событий, последствия которых не мог предвидеть даже такой мудрец, как Сократ. Он и раньше любил такие экскурсии по родному городу. Теперь они становились прощальными.
Через год над Сократом состоялся суд афинян, подстроенный им самим, в результате которого он хитроумно добился вынесения себе смертного приговора. Но надежды на то, что его смерть послужит улучшению нравов, от которых зависит благополучие афинского полиса, не оправдались. Грозы не всегда бывают очистительными. Былого легендарного могущества Афины уже никогда не вернули.
Сын посла
1
Мне это надоело. Целый день вперед-назад. После армии не нашел пока хорошей работы. «Хорошая работа» — значит хорошо платят. Не меньше, чтобы можно было уплатить за квартиру, питаться и одеваться. Про отдых и развлечения — молчу. Если меньше, пусть будет другая польза: например, можно бесплатно получить образование, или набираешься опыта для дальнейшего скачка вверх по жизни, или, на худой конец, просто интересная работа. У меня — ни первое, ни второе, ни третье. Ничего под рукой не было. И чтобы не сидеть на шее матери (я у нее один), устроился на первую, что нашлась, работу: трактористом на раскопках какого-то уфимского городища. Копаются десяток чудаков в грязи, какие-то черепки откапывают, отмывают, описывают, в ящики с ватой бережно укладывают, словно хрусталь нашли. Да на любой помойке таких осколков и черепков — завались. Работку (чтобы черт во сне не принес! Тьфу! Тьфу!) нашел: ни денег, ни опыта, ни интереса! На тракторе-развалюхе «Беларусь», оставшемся еще с советских времен, мотаюсь туда-сюда на маленьком пятачке, разгребая просеянный этими землеройками песок. Ну, работенка! Как только что-нибудь приличнее найду, сбегу тут же. А пока хоть та польза, что трактор гоняю домой, чтобы хулиганы с раскопок не увели. Можно воспользоваться, чтобы во дворе погреб выкопать.
На лесистом берегу Афры спала, обнявшись, под дубом молодая пара: охотник Анмар и его жена Хайрийя. Они еще детьми любили приходить сюда и сидеть под этим деревом, глядя на блики лунного света на водной ряби тихой реки. Обычно сидели молча, иногда Хайрийя тихо пела. У нее был сильный и красивый голос, который с годами становился еще прелестнее. Может, это лишь так казалось влюбленному Анмару, но песни Хайрийи были почему-то всегда грустные. Особенно грустной была песня о лунной ночи, которую больше всего любил слушать Анмар. Сегодня Хайрийя отказалась петь. Ласково ответила, что не хочет пугать тишину. Лето в этом году было удивительно теплое, земля прогрелась, и они, взяв с собой подстилку из шкуры первого убитого Анмаром несколько лет назад медведя, пришли в эту ночь, мечтая о будущем потомстве. Какой-то таинственный голос позвал их сегодня именно сюда. Показалось: сбудется и свершится нечто сокровенное, важное, главное в их жизни. Предчувствие подсказывало, что их ждет нечто неизведанное и необычное…
О, боги, боги! Ваши знамения о будущем так темны и трудны для понимания, и наши предчувствия и толкования их бывают часто такими смутными и ошибочными, а ожидания близкого счастья оборачиваются страшной бедой и мучительной болью! И понимаешь с опозданием, что порой и незнания облегчают людям жизнь, помогая не бояться настоящего!