Тармак внимательно посмотрел в глаза посла. Потом спросил:
— Она была счастлива с тобой?
— Я был счастлив с ней. Богиня Будур сдержала обещание, данное в пустыне. А она любила сына и тосковала по родине.
Вождь подошел к Анмару, обнял его и тихо сказал:
— Когда найдете Хайрийю, она пусть идет в городище, а ты не оставляй его, собери своих братьев и охотников, помогите ему найти жену и убить Азамурта. Идите.
Истилах, хотя и слышал эти слова, отцу переводить не стал. Посол молча обнял сына и пошел вслед за Анмаром.
Анмар и посол вышли из басты. Охотник пригласил чужеземца жестом идти за ним. А сам на ходу стал что-то объяснять подбежавшему к нему такому же молодому, как он сам, охотнику, который внимательно слушал, кивая время от времени головой. От света костров их лица были похожи на красные маски. Подтвердив взмахом руки, что он все понял, охотник торопливо зашагал к воротам из городища.
Войдя в свое жилище, Анмар почувствовал горечь, сожаление и стыд за то, что отпустил Хайрийю одну. Без хозяйки дом был пуст. Анмару стало одиноко, холодно и тоскливо. Он подал стоящему молча послу пояс с кинжалом. От копья и увесистой дубинки тот отказался, выбрав топор с длинной ручкой из лиственницы. Кроме двух ножей на поясе, у Анмара был еще слегка согнутый меч, лук и стрелы с костяными и железными наконечниками.
У ворот они встретили Тармака с Баш-иром, обсудили варианты действий и еще некоторые детали. Анмар почувствовал на себе твердый, но по-братски теплый и дружелюбный взгляд своего пленника. Подняв голову, он встретился с ним глазами. Баш-ир в ответ улыбнулся, и Анмар, поддавшись неясному чувству, нахлынувшему из глубин души, подался вперед и порывисто обнял его. Тармак и посол не проронили ни слова.
Стражники толпой пошли провожать до ворот посла, который направился туда, где оставил сопровождавших его воинов-гуртов. Как и предполагали, именно они схватили Хайрийю. Но ее здесь уже не было. Десятник доложил, что отправил ее с двумя сопровождающими обратно в лагерь и приказал дожидаться, пока они не вернутся. Посол, не скрывая досады, высказал с угрозой десятнику свое недовольство. Десятник слушал, покорно опустив голову. Но по тому, как по его лицу мелькнула злобная усмешка, посол понял, кому поручено стать его убийцей. С оставшимися четырьмя воинами стали спускаться по склону к берегу Афры. По тропинке шли тихо, гуськом. Впереди шли два воина, потом посол, за ним еще один воин и замыкал ряд десятник, который, увидев пояс с кинжалом и боевой топор в руках посла, удивился. Но успокоился, когда посол объяснил, что это знаки отрицательного ответа жителей городища, не пожелавших сдаться на милость победителей. Посол некоторое время чувствовал близко за своей спиной шумное, как казалось, горячее дыхание воина и десятника, которое потом вдруг стихло. Остановились. Молча прислушались. Кроме легкого шелеста листьев, в темном лесу ничего не было слышно. Даже птицы умолкли. Выждав некоторое время, посол повелительным жестом приказал одному из воинов вернуться и посмотреть, где отставшие воин и десятник. Через мгновение оба воина тоже были мертвы. Одного пронзила меткая стрела Анмара прямо в горло. Второй упал от удара боевого топора с длинной ручкой. Анмар переоделся в одежду десятника, меч которого взял посол. Приложив ладони к губам, Анмар издал крик ночной совы, на зов которой скоро появился молодой охотник, с которым недавно Анмар разговаривал в городище, с другими охотниками, ставшими теперь воинами. Трое переоделись в одежды убитых гуртов. Ночь, как и жизнь, коротка, когда надо и хочется сделать много. Нужно было торопиться.
Войско Азамурта, хорошо организованное и привыкшее к походным условиям, совершив ночной бросок и переправившись уже через Афру, теперь, перед боем, приводило себя в порядок и отдыхало, оставив базовый лагерь на противоположном берегу, где находилась и ставка самого Азамурта.
8
Мне надоело это — быть никем. Даже на работе по имени не назовут! «Тракторист» да «тракторист»! Лишь одна глазастая землеройка имя знает. Но как она говорит! Как смотрит! Как скажет: «Ванечка, ну, Ванечка, отвали от меня этот мусор», — так душа тает, как рафинад в кипятке! Вчера вижу — сидит одна, плачет. Глазенки мокрющие, реснички — хлоп-хлоп.