— Не нужно, Руслан, — ответил он слабым и неуверенным голосом.
— Не извинился, мерзавец! — вскричала Марфа, будто предвкушая отмщение.
Я бил его жестоко, молча, быстро. Измордовал до неузнаваемости лицо, изорвал весь костюм. Он не сопротивлялся, хотя мог, он же не был салагой срочной службы. Остановился, когда из автобуса вышел офицер и приказал:
— Отставить, рядовой! — потом, поколебавшись, спросил: — За что бил?
— Г… заставлял есть, — ответил я, сам удивляясь тому, что приврал, употребляя не ту форму глагола.
— Хватит ему, — и сел обратно в автобус.
Я пошел обратно в казарму, но уже не через лес, а по дороге.
Если выбора нет или альтернатива боль и смерть, мы должны делать то, что предлагает нам жизнь.
— А если предлагает предательство?
— Скажи, милейшая Марфа, что такое предательство?
— Предательство и есть предательство, когда тебя предают или сам себя.
Просо шелушенное
Странная деревня со смешным названием — Головажелудка. Малюсенькая речушка называется Желудок. Родник (голова), с которого она начинается, находится посредине деревни. Вот и получается название деревни. Речка разделяет дома на два ряда. Улица, разорванная посредине речкой вдоль, превращается в две самостоятельные улицы. Слева по берегу — Школьная, справа — Лесная. Народ тут с юмором: у одной улицы каждая сторона со своим названием. Так уж повелось. Никто не помнит, когда и кто переселился в эти богом забытые места, где все кажется в насмешку: зимой не холодно, летом не жарко, бугорок, называемый горой Свахой, накренился набок, словно телега пьяного мужика, собаки вроде забыли, как гавкать, лишь воют, коровы не мычат, а скрипят, петухи гоняются зачем-то за голубями, овцы блеют на хозяев, нахохлившиеся индюки заставляют не только детей, но и взрослых обходить их через заросли крапивы. Вороны, свившие гнезда на деревьях посреди деревни, громко галдят и питаются в основном цыплятами, утятами и гусятами, которых целыми днями караулят дети и старики. Даже луна над Головажелудком появляется чаще днем вместе с солнцем, чем ночью. Лягушки здесь любят сидеть на изгороди вместо воробьев. Головажелудковцы народ смешливый. Только не понятно, от чего они веселятся, может, древняя традиция или болезнь какая особая. В деревне всего домов двадцать. В каждом по одной или по несколько пьяниц, бабы тоже пьют, но чуть меньше. Мужья убивают ненароком жен, их дети в 20 лет вешаются. Работать некому, большинство жителей старики и старухи, сил которых хватает лишь для того, чтобы прокормить самих себя, выжить. Батюшке лишь бы платили, до остального дела нет. В основном церкви доход за счет похорон. Умирают тут часто. С поводом и без повода. Большой, говорят, начальник недавно умер прямо на лыжне. Непонятно, чего его туда понесло, после пьянки. Школу давно разобрали по бревнам, клуб власти продали беженцам, чтобы молодежь по ночам не шумела. Мост, сооруженный лет пятьдесят назад, после дождя становится непроходимым, и разные стороны улицы с разными названиями становятся самостоятельными деревнями. Украшение деревни — лес по берегам р. Желудка с просветом посередине, где вместо моста — труба, закопанная в глину. Три дома на левом берегу утром и три на правом вечером освещаются солнцем, на остальных падает тень от деревьев. Утром на левых, вечером — на правых. Недалеко есть пруд, где рыбы почти что разгуливают на поверхности, жирные и аппетитные. Ловить не умеют и некому, разве что приезжают из отдаленных мест. Воруют, кто у кого хочет. Сосед зайдет по делу, а на выходе захватит ведро с картошкой или лопату, если не проводишь гостя до ворот. Дети, если они случайно у кого родились, растут как сорная трава. Кормятся сами, матери забыли, что их обязанность кушать готовить для мужей и детей. Грязь, запустение и лень, как паутиной, обволокли души. Единственная ферма — источник трудоустройства оставшихся пока трудоспособными жителей. Там нужны скотники, доярки и ветврач и, главное, заведующий фермой. Почтальона, продавца магазина, который работает в основном, когда приходят за водкой, и все другие обязанности исполняет сильно болеющая в последнее время бывшая доярка. Муж — пьяница, дочь, выскочившая когда-то в пятнадцать лет замуж, теперь мучается в поисках мужей, один сын в бегах от милиции, другой, самый нормальный, зачем-то вернулся домой после армии. Что ни дом, то трагедия, достойная пера Шекспира. Свекровь с сыном-пьяницей мучили невесту, которая боялась присесть на минуту отдохнуть. Была первой в колхозе. Скотина, огород, дети, дом — все тащила одна, не подозревая, что рабыня Изаура была по сравнению с ней аристократкой. Муж наконец помер, свекровь превратилась в дряхлую старуху. Если кто думает, что беда пришла к ней в дом, глубоко ошибается. Счастье на закате жизни заглянуло к ней. Теперь она может среди белого дня лежать с внучкой на диване и смотреть телевизор. Когда бы она раньше позволила это себе! Ее взяли в дом в качестве дармовой работницы, и она более тридцати лет исправно исполняла обязанности этой добровольной каторги. Не отдавайте дочерей замуж в деревню при свекрови. Они своих дочерей желают отдавать замуж за городских, потому что жалеют, а из чужих воспитывают послушных жен, т. е. безголосых рабынь-каторжанок. Нет предела терпению российских баб, но нет и глупее их никого на всем белом свете.