- Эти помои-то? Неплохое наказание!
- Заткни пасть, Анит услышит!
- А старик-то не трусливого десятка! Решается вопрос о его жизни, а он еще вас дразнит... Воздайте ему этот почет - кормление в пританее!
- Старик прав! Давно заслужил!
- У него на это больше права, чем у тех, кого там кормят за счет города...
- Не цикуту - паштеты да вино!
Постепенно смех утихает. Многие присяжные растерянны - у них такое ощущение, что произошло нечто крайне непристойное. Каменотес Пантей прижал к себе внука, слезы текут у него по белой бороде.
- Почему ты плачешь, дедушка?
- Потому что вижу - Сократ хочет умереть...
- Как может он хотеть этого? Умирать никто не хочет, - удивился мальчик.
- А он хочет. Он знает, что правда может убить его, - и все же высказывает эту правду.
Нет, такого судебного заседания архонт еще не видывал. Его трясло от волнения. Он и сам был полон сомнений - где правда? Но он обязан был чтить закон. Встал:
- Судьи афинские! Мелет потребовал для Сократа смертной казни. Сократ пожизненного кормления в пританее. Приготовьтесь голосовать. Закон повелевает первым голосовать предложение обвинителя - Мелета.
Второе голосование было куда более трудным для присяжных, чем первое. Необходимость решить - жить или умереть Сократу - навалилась на них тяжким бременем. Придавила к земле.
- Как теперь быть?
- За что же смерть? Убил он кого? Родине изменил? За что же его убивать?
- А пританей за что? Своими глазами видели, как он своей пляской издевался над нашей великой богиней. И так же он издевается над нами, присяжными. За это, что ли, кормить его пожизненно?
Подходили к урнам, неохотно выпускали из ладоней бобы: белый, черный, белый, белый, черный, черный...
Счетчики склонились над урнами. В них так и чернело. Сосчитали оказалось: черных теперь на двадцать больше, чем при первом голосовании.
Архонт объявил присяжным:
- Сократ приговорен к смертной казни. Еще сегодня, после заката солнца, Сократу подадут чашу с цикутой.
Присяжные поднялись с мест и замерли недвижимо, сами ошеломленные услышанным. Ветер шевелил кусты за стеной. Казалось - вздыхает сам холм Ареса.
Нет. То были вздохи людей, приглушенные всхлипывания.
Аполлодор пал на колени, в отчаянии крикнул:
- Нет! Нет! Этого нельзя! Не убивайте Сократа! Возьмите меня вместо него! Убейте меня!
Крик юноши рассек шепоток присяжных, заставив его умолкнуть, - и осиротел: крик раненой птицы... Высокий, безумный вопль...
Сократ, стоя, спокойно выслушал приговор. Сказал, обращаясь к Критону и Платону:
- Посмотрите на этого мальчика. Как он меня любит!
Оба - Критон и Платон - предложили архонту внести еще сегодня по тридцати мин каждый, чтоб заменить смертный приговор штрафом.
Большая часть собравшихся бурно зааплодировала, закричала:
- Прими! Прими это, архонт!
- Спаси честь Афин! - крикнул старый каменотес.
Обвинители стояли бледные.
Архонт растерянно развел руками:
- Не могу! Закон!
Сократ оттаскивал друзей от архонта, ворча:
- Да что это вам взбрело? Или я - бочка с сельдями, чтоб меня покупать?
Архонт приблизился к Сократу и обрядно спросил: принимает ли тот приговор.
- Конечно, - ответил Сократ.
Тогда архонт осведомился, желает ли он, согласно с законом, взять последнее слово.
- Конечно, - тем же тоном произнес Сократ.
Обычно до "последнего слова" не доходило, ибо тотчас по произнесении приговора толпа присяжных бросалась к казначею за своими оболами, и все разбегались.
Сегодня, на удивление, все остались на местах - кроме считанных одиночек.
Сократ повернулся к солнцу. Золотые лучи озарили его лицо. Исчезли черты Силена, и вернулась на это лицо веселая полуулыбка. Будто разом помолодело оно под солнцем, прояснив другие, основные свои черты: доброту и ясную мысль.
- Приветствую тех из вас, мужи афинские, кто пожелал мне почета от города - хотя сам-то я не думаю, что заслужил его; ведь я хотел сделать для Афин гораздо больше, а удалось мне куда меньше. Предложил же я кормление себе для того лишь, чтоб позабавить вас, а еще, чтобы дать понять: смертная казнь для меня не годится. Но честь, оказанная мне вами, радует меня больше, чем мучит то, что нашлись рядом с вами другие, не понявшие, что избавляются от старика, который всегда стремился помочь им советом и делом. Многих из вас наблюдал я с утра, в том числе тех, кто меня осудил, а распознать таких нетрудно. Только что они распаляли в себе жажду убийства - и вот я вижу их теперь: бледные, испуганные. Чувствую - нелегко вам. А ведь это вы еще тут, среди своих. Что же будет, когда вернетесь вы домой и вас спросят: почему вы не предотвратили убийство? Кто из вас признается, что пришел на суд честным человеком, а вернулся убийцей? В тайном голосовании чрезвычайно приятная выгода: я могу убить, но никто не назовет меня убийцей...
Глухой ропот прокатился по рядам.
Анит не в силах был долее сохранять горделивую позу.
- Позднее еще будет разговор убийцы с самим собою - когда спустится ночь; тайный такой разговор, тем более мучительный, что - тайный. Но я облегчу ваше бремя, порадую вас всех. Мужи афинские! Сегодня мы видимся с вами в последний раз. Но знайте - тяжба моя нынче окончена, но сегодня же она начинается сызнова. В природе все - в движении. Нет ничего неподвижного, ни нового, ни старого. Так и этот суд по прошествии времени подлежит новому суду...
Волна беспокойства всколыхнула ряды присяжных. Сократ не обращал на это внимания. Он стоял под опускающимся солнцем, слегка расставив ноги, и приятным своим, мелодичным голосом говорил так же спокойно, как и начал:
- Мужи афинские! Вы, мои дорогие, и вы, не дорогие, помните: когда в грядущие времена подвергнут суду этот суд, очень мало значения будут иметь наши нынешние словесные схватки. Мне вынесут новый, другой приговор, но вынесут приговор и вам. Лично для себя, о мужи афинские, я этого нового приговора не боюсь. Я даже счастлив при мысли, что - пускай сам я буду уже в царстве теней беседовать с друзьями - я все еще буду тревожить совесть мира, за что меня вновь и вновь будут привлекать к суду...
Какое значение будет иметь тогда ваш приговор?
Для меня - никакого, ибо даже здесь, на этом месте, я избежал худшего, что может постичь человека, - позора.