- По-моему, - заговорил Платон, - величайшее зло софистики состоит в том, что она не признает ничего святого и душит всякий духовный взлет человека. Разрушает хорошее и превозносит дурное.
Сократ взвесил слова Антисфена и то, что сказал Платон.
- Мальчики мои, вы хорошо видите то, что я и хотел бы, чтобы вы видели, - опасность! Бороться же с этой опасностью могут лишь те, кто знает ее и хочет с ней бороться. Демокрит говорит: человек - это маленький мир. Великое откровение! И великий труд - управлять этим маленьким миром, ибо он пусть малый, но - мир. Антисфен сказал - раны Афин неисцелимы. Я не разделяю этого мнения. А на что же тогда вы, и ваши будущие ученики, и ученики тех учеников? Ходите, учите людей: познайте самих себя, metanoeite, измените себя, станьте лучше. Вообще, - голос Сократа повеселел, посветлел, - по моему мнению, человек сам творец своей судьбы. Поэтому я верю, что человек может стать творцом и судьбы своего народа.
4
Сократ лежал с закрытыми глазами; из уголка глаза на щеку его сползла слеза.
Вошла Мирто. Спит, подумала. Сбросила сандалии, босиком приблизилась к ложу. Положила в ногах кифару; узелок с принадлежностями для резьбы и кусочками дерева опустила на пол.
Легонько, едва прикасаясь, погладила его обнаженную руку. Сократ слышал - пришла Мирто, но хотел продлить сладостное мгновение и притворился спящим.
Она тихонько прошептала:
- Нет у меня никого на свете, кто так любил бы меня, как ты, дорогой. Сколько счастья дал ты мне! - Заметила слезу, высыхавшую у него на щеке, испугалась, громче спросила: - Ты плачешь?
Он открыл глаза, вобрал ими всю красоту, что отдавала Мирто ему одному, и улыбнулся:
- Но именно сейчас я очень счастлив.
- А эта слеза? - Она сняла ее губами.
- Слеза? Я ее и не заметил. Жаль, нет их побольше - чтобы ты стерла их поцелуями.
- Значит, тебе все же больно от чего-то?
Больно. Сократ вспоминал о Ксенофонте. Он был очень дорог Сократу. Тщетно Сократ уговаривал его не уезжать к Киру в Персию. Не послушал его Ксенофонт. Послушался Дельфийского оракула. Где он теперь?.. Не увидятся больше... Но Сократ улыбнулся Мирто и сказал:
- Видишь ли, девочка, этот каменный дворец - не виноградник в Гуди, не наш дворик, не агора... Солнца мне тут не хватает.
- Вот отчего слезинка...
- О! Моя кифара! Ты, как всегда, угадала мое желание, хоть и невысказанное... - Он провел пальцами по струнам.
Мирто подала ему узелок.
- А, нож? - Он посмотрел на нее. - Не боишься больше за меня?
- Нет. Я прихожу каждый день - ты не доставишь мне такого горя: не дождаться меня.
- Ты права. Мне снилось сейчас, будто Ксенофонт вернулся в Афины, и вдруг я почувствовал, что уже не сплю и со мной - ты.
- Так ты знал, что я тут? И слышал, что я шептала?
- Слышал.
Мирто прикрыла глаза руками.
- Не сердись; то, что ты прошептала, сделало меня счастливым. - Он отвел ее руки и прижался к ним лицом. - С тобой ко мне входит все самое прекрасное и чистое, что есть в Афинах. - Мирто погладила его. - Я в выгодном положении, - усмехнулся Сократ. - Тот, с кем обошлись несправедливо, внушает к себе больше участия, чем тот, кто живет спокойно.
Мирто сказала с волнением:
- Афиняне раскаиваются в том, что сделали. Но ведь этого мало раскаиваться! Они не должны были позволить отнять тебя у них...
- Ах, Мирто, - весело возразил он, - мы с Афинами уж навсегда останемся связанными воедино, что бы ни сталось с ними или со мной. Я отдал себя им без остатка и в последние дни моей жизни получаю от афинян больше любви, чем мог бы я, один, отдать им. Пожелай мне легкого сердца, Мирто.
Но она оставалась серьезной.
- Ты все так разговариваешь со мной, чтобы твоя смерть не казалась мне ужасной. Но я хочу, чтоб она казалась ужасной тебе и твоим друзьям! Я хочу, чтоб ты защищался от нее и чтоб тебя от нее защищали они!
- Не беспокойся, девочка. Они уже делают это. Антисфен подал в суд на Мелета, Ликона и Анита. Их будут судить.
Мирто вспомнила, как взывала Ксантиппа к Эринниям.
- Будем ли мы снова счастливы?
- Почему же не надеяться? - улыбнулся Сократ. - Человеку скорее надлежит надеяться, чем отчаиваться.
Снаружи послышались гулкие шаги. Мирто вздрогнула, засобиралась уходить.
- Хайре, мой дорогой!
И до самой тяжелой, железом окованной двери она пятилась - чтоб до последней секунды улыбаться Сократу.
5
Священная триера, просмоленная дочерна, раскрашенная красным суриком, приближалась к Делосу. Подгонял ее попутный ветер, надувая паруса, и гребцы - размеренными взмахами длинных весел в три ряда с каждого борта.
Установился быт Сократа. Его знаменитая "мыслильня" перекочевала в тюремную камеру, где стало так же оживленно, как некогда во дворике между мраморных глыб. Друзья и ученики приносили ему все лучшее, что могли, и он, как прежде, беседовал с ними. Каждый день приходила Мирто. Афиняне, являвшиеся хотя бы постоять у темницы Сократа, слышали мягкие аккорды кифары, доносившиеся через высоко прорубленное отверстие в скале. Некоторые при этом плакали.
Однажды тюремщик ввел к нему молодую женщину, чье лицо было закрыто лазурным шелком. Женщина сняла покрывало, опустилась на колени и хотела поцеловать руку Сократу. Он поднял ее:
- Тимандра!
- Ты меня помнишь, Сократ?
- Прекрасна была ты в ту ночь на террасе материнского дома, когда влюбился в тебя Алкивиад, - и так же прекрасна ты теперь. Как славно, что ты пришла. Но почему не пришла с тобой твоя мать? Ну, ну, что ты, дорогая?
- Тебе - всегда правду, я знаю. - Тимандра опустила глаза. - Моя мать уже не прекрасна. Не хочет, чтобы ты ее видел.
- До чего неразумны вы, женщины, воображая, будто мужчинам нравится в вас только наружность. Феодата обладала и той красотой, которую годы не портят, но делают еще совершеннее.
- Благодарю тебя за мать. Она по-прежнему любит тебя и почитает.
Сократ смешал с водой вино, дар Критона, налил Тимандре и себе.