- Перед ним выбор. С какой стати изберет он худшее? Он так любит жизнь!
- Но разве еще на суде не показал он, что есть вещи, которые ему дороже жизни!
Платон возразил с такой убеждающей настойчивостью, словно перед ним был сам Сократ:
- Одно из главных его требований к человеку и к обществу справедливость. Ты же своим предложением восстанавливаешь справедливость; отказавшись, Сократ добровольно подчинится бесправию и несправедливости.
- Я знаю это, мой юный друг, - сказал Критон, - потому и стараюсь это предотвратить. Из любви к нему, но еще и из любви к Афинам: да не запятнают они себя этим судебным убийством.
Платон вдруг почувствовал сухость в горле. Это напомнило ему о долге гостеприимства, который он выполняет довольно плохо. Хлопнул в ладоши; прибежал раб, поклонился обоим деспотам; Платон спросил:
- Какого желаешь вина, дорогой гость?
- Белого.
Через минуту принесли кратер для смешивания вина с водой и золотые чаши с танцующими вакханками.
Критон повертел чашу в руках, разглядывая буйных дев.
- Как думаешь, Платон, отчего я пришел за этим именно к тебе? Ты, мой милый, готов в любое время покинуть Афины. Ты сам сказал. Если тебе это кажется таким безболезненным, то именно ты лучше всего убедишь в этом и его. У тебя много друзей во всей Элладе, у меня тоже. Сократу есть у кого укрыться. Если он будет знать, что встретится с тобой где бы то ни было за пределами родины, - в тебе он и там найдет кусочек Афин. Возможно, это поможет ему решиться.
Платон вспыхнул:
- Покинуть Афины и для меня не будет безболезненным, дорогой Критон! Но если я хочу исполнить предназначение философа, предназначение Сократова сына - уеду, хотя уеду с болью. - Он показал на мраморный перистиль, уставленный статуями, на "чудесного братца", милый свой фонтанчик. - Взгляни на этот приветливый дом - это моя кожа, без нее я истеку кровью, но я уеду, не могу иначе - это мой долг!
Критон стиснул ему руку:
- Вижу, мой выбор был верным. Поспешим же к Сократу.
12
Думает о смерти, готовится к ней - завтра ему уже уходить... а эти двое хотят повернуть его, послать обратно, на дорогу к жизни!
Слишком внезапно. Сократ ухватился за ложе, чтоб не упасть. Сердце загорелось. Не мог вздохнуть. Не мог слова выговорить.
А те, что пришли с сияющими глазами, предлагая свободу, теперь испуганно смотрят на него, ошеломленного такой вестью. Снесет ли он ее тяжесть?
Аполлодор подсел к нему, обнял за плечи, поддерживая. Сократ не противился. Вот - вернулось дыхание. Загоревшееся сердце постепенно остужалось.
Критон решил, что при этом разговоре могут присутствовать только те из друзей и учеников Сократа, кто посвящен в подготовку побега и согласился помогать.
Эти несколько человек сидели теперь прямо на полу, подложив под себя свернутые гиматии, или стояли, замерев в напряжении, пепельно-бледные, но казавшиеся еще бледнее в полумраке камеры.
Сократ заметил, что напугал их. Взял руку Аполлодора, поддерживавшего его за спину, положил ее себе на колено, прижал своею рукой и заговорил:
- Друзья! Неужели вас поразило, что ваша весть едва не сбила меня с ног? Старику, для которого уже отмеряют на завтра цикуту, вы несете новое рождение - и хотите, чтобы он и глазом не моргнул? И ты, ты, мой Критон, воображаешь, что я так уж силен? А ты, милый Платон, склонный лишать меня всего человеческого, - ты удивляешься, что это так меня ошеломило? - Он погрозил им пальцем. - Молчите, молчите! Вам хотелось бы рассказывать обо мне титанические легенды. Много вы уже наболтали молодым, я-то слыхал. И теперь вам, для ваших школ, для ваших папирусов отлично сгодилась бы еще одна невероятность: Сократ со спокойным достоинством истого философа принимает как самую страшную, так и самую радостную весть... Глупенькие! Он рассмеялся. - Да разве вы не знаете, как я люблю жизнь? Каждый кусок хлеба разжевываю благоговейно, пока он не покажется сладким, каждый глоток вина смакую прежде, чем спустить его в горло... Увидеть солнце! - Он поднял глаза к маленькому отверстию высоко в стене. - Опять каждое утро приветствовать его. Хайре, мое золотое! Утреннее солнышко совсем не жжет, знаете? Оно позволяет мне смотреть ему прямо в глаза...
- Мы ждали, что ты обрадуешься, - сказал Критон растроганно.
Сократ, громко рассмеявшись, подавил возбуждение.
- От радости, что он может отсюда выйти, дед Сократ чуть ума не лишился. Все тут уже прямо-таки жжет его. Опять захотелось ему пошататься по улицам, поболтать со встречными... Нет второго такого говоруна в Афинах... Он осекся, споткнувшись об имя своих Афин, но быстро овладел собой. Заводит тары-бары с торговцами, ремесленниками, приезжими, школярами и с теми, кто упражняется в палестрах, да еще и во сне что-то бормочет, как свидетельствует его Ксантиппа...
Странно как-то принимает он возвращение к жизни, подумал Платон.
Сократ постепенно успокаивался, однако не оставлял веселого тона именно он-то и позволял ему успокоиться.
- Полагается, мои дорогие, поблагодарить вас. - Не вставая, он поклонился Критону и прочим. - Но вы тем самым навлекаете на себя всяческие беды - и только ради того, чтоб я мог лакомиться изысканными блюдами у Критонова друга в Фессалии. Стало быть, опять тот же пританей, хоть и несколько иного рода. Что ж, жить так было бы вовсе неплохо - даже и до глубокой старости...
- Но именно ты и заслужил этого в полной мере - особенно после неблагодарности афинян, - подхватил Платон.
Сократ улыбнулся.
- Да, это уж совсем не то, что там где-нибудь, на лужайке, усеянной бескровными асфоделиями, препираться с Радамантом: набожный я человек или безбожник. Воображаю - совсем они там растеряются, как быть со мной: ввергнуть в Тартар нельзя, я ведь набожный, а в Элисий меня не пустят за безбожие...
Он умолк. Подумал: сбеги я из тюрьмы, ждало бы меня то же самое. Не буду я уже ни гражданином Афин, ни гражданином того полиса, куда меня отправит Критон. Отогнав эту мысль, договорил:
- Чудесно продолжать беседы с Платоном, который обещает навещать меня в Фессалии. Несомненно, будут приезжать ко мне - на ослах или на лошадях - и многие из вас... так что "мыслильня" моя, временно перенесенная сюда, в темницу, переедет еще дальше. Так ты это себе представляешь, дорогой Критон, и вы все, милые?