- Поразительно! - выдохнул Софокл.
- Это твой замысел, - обращаясь к Периклу, скромно молвил Фидий. - Мы с архитекторами Калликратом и Иктином помнили все твои пожелания и требования.
- Но все это гораздо великолепнее, чем я себе представлял!
- К залу с шатровой крышей - одеону - у народа Афин прибавится еще одна драгоценность, - сказал Анаксагор.
Перикл по своему обыкновению улыбнулся уголками губ:
- А как же иначе, дорогие. Фукидид поставил себе целью объединить афинских аристократов, чтобы с ними пойти против народа; я же научился мыслить мыслями народа, видеть десятками тысяч его глаз и, решив жить для народа, - строить для него.
- Замысел Парфенона - твой, - повторил Фидий, встревоженный и огорченный тем, что о самом храме Афины Перикл все еще ничего не сказал.
Аспасия кивнула:
- Да, Перикл умеет из-под земли добывать сокровища для города, но сила этой красоты, Фидий, - она от тебя.
- Это какая-то оргия красоты, - восхищенно заметил Анаксагор, а Софокл добавил:
- Такая красота пробуждает в человеке стремление приблизиться к ней.
Однако лицо Перикла не прояснилось. Его большие пытливые глаза все время блуждали по плану, по эскизам архитравов и фриза, на красном фоне которого выделялись синие фигуры. Наконец он заговорил:
- Оргия красоты, говорите вы. Да: видение, возносящееся перед взором человека, заставляя его делаться лучше. Но это устрашающая красота, она и возмущает!
Фидий беспомощно опустил руки. Он понял. Он-то знал, во что обойдется Парфенон. Знал - если Афины увенчают свою главу этим венцом, возникнет новый повод для ненависти и зависти всех полисов - членов Афинского морского союза. Уже и теперь они поносят Афины как беспутную расточительницу, которая увешивает себя драгоценностями за их счет; ведь вовсе не из страха перед персами перевел Перикл казну союза с острова Делос в Афины, а для того, чтобы иметь ее под рукой.
Перикл поднял голову и сказал твердым тоном, каким он обращался к многотысячной афинской экклесии:
- Знаю, о чем вы думаете и что боитесь высказать передо мной. Скажу сам: я беззастенчиво черпаю из союзной кассы, укрытой на Акрополе. Да, я поступаю так - но разве я вор? Или трачу на себя?
Бесшумно вошел раб, доложил Периклу, что пришел Сократ, приглашенный на этот день и час.
- Пускай придет в другой раз. Я потом передам когда, - сказал Перикл.
Анаксагор жестом руки остановил раба и обратился к хозяину дома:
- Когда же попадет к тебе бедный юноша, если ты все дни проводишь над планами? Он и так ждет уже несколько месяцев...
- Кто этот Сократ? - спросила Аспасия. - Кажется, я слышала это имя.
- Сократ - молодой одаренный скульптор, - ответил Фидий. - Я видел у Критона его Силена. Превосходная работа.
- Скульптор - и мой ученик, - дополнил Анаксагор.
- Отлично, - сказал Перикл со свойственной ему легкой полуулыбкой. Стало быть, у Сократа и у меня один и тот же учитель. Ну, дорогой Анаксагор, если ты сделаешь из него такого же безумца, как я...
И он распорядился провести Сократа в перистиль:
- Пускай там подождет. Я приглашаю его отужинать с нами.
Едва раб вышел, Аспасия озабоченно спросила, что так тревожит Перикла. Он мгновенно вскипел:
- Как будто вы не знаете! Против меня вытащат самое худшее!
Они понимали, что означают эти слова. Перикл был суеверен. Он не мог преодолеть в себе ужаса перед сверхъестественными силами, перед мстительностью богов. Сколько раз видел он их месть осуществленной!
Анаксагор употребил невероятные усилия, стремясь переубедить Перикла, избавить его от суеверия, как врач избавляет больного от недуга. Но перед глазами Перикла все стояла кровь, кощунственно пролитая некогда одним из рода Алкмеонидов - его рода.
Во времена, когда Килон со своими приверженцами пытался захватить власть в государстве, архонтом был Мегакл, потомок Алкмеона. Мятежники были окружены на Акрополе, но нашли убежище у алтаря Афины, что по древним законам обеспечивало им безопасность.
Мегакл обещал мятежникам милость, если они покинут святыню. Но едва они оттуда вышли, Мегакл, нарушив священный обет, велел их перебить. За такое вероломство весь род его был проклят навек.
В течение двух столетий всякое несчастье, постигавшее членов этого рода, почиталось местью богов; проклятие это было весьма удобным оружием для врагов Алкмеонидов - они могли прибегнуть к нему в любой момент.
- Я тоже проклят, - глухо проговорил Перикл. - Я тоже поплачусь за то кровавое злодеяние...
- С болью слушаю тебя, мой Перикл. В новой трагедии об Эдипе, которую я сейчас пишу, я хочу рядом с туманным роком поднять на щит поступки человека, на которые он решается самостоятельно...
- Хвалю тебя за это, Софокл. Пришла уже пора, чтобы в противовес устаревшим суевериям обрели должный вес разум и действия людей, - промолвил Анаксагор, подумав при этом, что, быть может, именно Перикл вдохновил Софокла поднять волю и разум человека выше легенд и мифов.
Тем временем Сократ сидел в перистиле; перед ним поставили вазу с фруктами, у ног его лепетал небольшой водомет, из соседнего покоя долетали до него голоса. Сократ слушал, что говорит его учитель.
Анаксагор же продолжал:
- Вспомним, что говорит Прометей у Эсхила: "Мне ненавистны поистине боги..." Я тоже ненавижу их, друзья мои. Они везде, во всем, всюду суют свой нос, карают людей, сами будучи распущеннее их, они отравляют воздух ядом угроз и ужасов - и при всем том их даже просто нет!
Перикл догадался, что друзья стремятся освободить его от злого гнета, но все-таки настаивал на том, что есть некая таинственная власть судьбы.
- А я убежден, что ты, мой Перикл, будешь первым, кто одолеет власть судьбы - если допустить, что таковая существует, - снова заговорил Анаксагор.
- Но как и чем, Анаксагор? - вмешалась Аспасия.
- Ты, Перикл, делаешь Афины таким могущественным и прекрасным городом, что должен снискать приязнь всех сил земли и неба. Этим, - философ показал на план Парфенона, - ты не только искупишь какое угодно проклятие, но приобретешь благосклонность всех таинственных сил...
- Да, да! - Глаза Аспасии загорелись любовью к Периклу. - Будет так, как говорит наш философ!
Указка Фидия нацелилась острием на план Парфенона, коснувшись святыни Афины.